Россия и мир | Социология
«Лики патриотизма очень разные»
Центр молодежных исследований НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге завершил трехлетний проект по изучению молодежных культурных сцен в российских городах. О полученных открытиях — в интервью директора центра Елены Омельченко «Огоньку»
— Вы изучали молодежные «культурные сцены» в российских городах — это потому что единой «сцены» нет? Молодежные субкультуры фрагментированы?
— Это потому, что общая «картина по больнице» в случае с молодежными объединениями мало о чем говорит. Наш проект, поддержанный РНФ (Российский научный фонд.— «О»), предполагал комбинирование различных исследовательских методов. Мы выбрали четыре города с разной композицией этнических групп и политгеографическим положением: Санкт-Петербург, Ульяновск, Казань и Махачкалу. Сначала провели там количественный опрос учащихся колледжей, техникумов и университетов — всего 3200 респондентов, по 800 человек в каждом городе. Потом устроили в этих городах 16 фокус-групп и дополнили их 120 глубинными интервью с представителями молодежных субкультур. Завершили все 8 кейс-исследованиями «в поле»: когда наши молодые сотрудники центра внедрялись в то или иное сообщество (при его согласии) и проводили там от месяца до двух, протоколируя наблюдения. Именно такое разнообразие подходов позволяет делать реальные выводы.
— И каков ваш главный вывод?
— Первое и самое яркое впечатление: российская молодежь массово включена в субкультурные группы, движения и инициативы. Если раньше мы говорили о «субкультурном меньшинстве», которое разделяет какие-то общие увлечения, то сейчас, видимо, придется вводить термин «субкультурное большинство». По всем четырем городам порядка 70–75 процентов молодых людей непосредственно участвуют в той или иной субкультуре, еще у 20 процентов есть друзья, включенные в молодежные сообщества, и только 7 процентов наших опрошенных совсем ничего не знают о молодежных солидарностях и ни с кем не связаны. Разнообразие субкультур при этом колоссально. Мы начинали наш опрос с 25 наименований, но в ходе фокус-групп респонденты расширили итоговый список до 38.
— В разных городах субкультуры разные?
— Да, они представлены в разных конфигурациях, многие общие, даже глобальные увлечения в регионах приобретают местный, этноконфессиональный колорит. Скажем, в Казани рэп — не просто рэп, а татарский рэп, на национальном языке. В этом смысле количественный опрос стоит использовать как некий фон, на котором более выпукло видны специфические для того или иного города тренды. При этом парадоксальным образом оказалось, что по профилю молодежь Казани ближе к молодежи Питера, а молодежь Махачкалы — к молодежи Ульяновска. То есть, скажем, религиозный или этнический фактор не является определяющим при формировании молодежных увлечений в том или ином городе.
— Вы хотите сказать, что религиозные или этнические сообщества не пользуются спросом у молодежи?
— Пользуются, но определяют не все. На самом деле мы обнаружили большую вовлеченность молодежи в религиозные субкультуры: как околоправославные, так и промусульманские. Скажем, в Махачкале «активных мусульман», как было сказано в нашей анкете, порядка 20 процентов, в Казани — около 7. Это если судить по ответам на прямой жесткий вопрос. Но различия религиозных и этнических традиций считываются и по ответам на другие вопросы анкет, скажем, про предпочтение различных ценностей: гендерного равенства или патриархата, сексуальной свободы или сексуального контроля и так далее. Очевидно, что наиболее патриархальный гендерный режим проявился в Махачкале, а наименее патриархальный — в Питере. Но внутри самих сообществ определение ценностей и их набор более сложный, более подвижный.