«Я из другого времени. Но мы вместе»
В интервью «Огоньку» Шарль Азнавур просил передать читателям, что «любовь важнее успеха». Чтобы попрощаться с поэтом, мы решили вспомнить тот разговор 13-летней давности
Просто Шарль
Ему нравилось приезжать в Россию по апрелям и октябрям: почему-то именно так складывался график его гастролей. Рискну предсказать: так было бы и дальше, если бы не непредвиденный сбой в расписании (смерть как всегда не вовремя). Почему я в этом уверен? Да просто в том нашем разговоре Азнавур честно признался, что у него есть мечта — «найти в Москве настоящий русский ресторан». Хороший армянский он нашел с первого раза, а вот с русским все не выходило. «Проблема,— предположил он с той тонкой иронией, которую невозможно услышать, но можно почувствовать,— вероятно, во мне. Точнее, в том, что я знаю толк в русской кухне, ведь дед был известным поваром и угощал вашего последнего императора, а мои родители держали русский ресторан в Париже».
Конечно, он нашел бы такой ресторан. На худой конец создал бы его сам — у последнего французского шансонье всегда была уйма планов и невероятная настойчивость в их достижении. К примеру, в последний раз, когда Азнавур был в России (пару лет назад), он так и сказал: «Я буду первым, кто выйдет на сцену в сто лет». Сцена была его колыбелью, его стихией: на ней он родился как Шарль Азнавур. (Есть, правда, легенда, что им он стал еще при рождении, поскольку записать в метрику новорожденного сына армянских иммигрантов из Салоник имя Шахнур Вахинак не смог никто из французского персонала).
Он прожил 70 лет на сцене (уже это рекорд, не говоря уже о 1200 песнях и 200 млн проданных дисков), но и умер фактически тоже на ней. Только приехал с гастролей в японской Осаке, собирался в Брюссель, потом его ждал Париж… Друзьям он сказал, что написал за последнее время 20 новых песен, из которых 19, конечно, выкинет. Но одну, похоже, оставит и доведет до сцены — как раз к парижским гастролям. Умер Шарль в ванне — врачи говорят, просто уснул…
«Великий Шарль»
В день смерти Шарля все большие французские газеты, не сговариваясь, потеряли свое лицо — с первых страниц Figaro и Liberation, во всю полосу смотрел на читателей, будто прощаясь лично с каждым из них, пожилой армянин, который собирался петь до ста лет. Он и не допел-то самую малость — каких-то шесть лет.