Невинные виноватые: история московских коллаборационистов 1812 года
Спустя два года после падения Москвы Александр I простил немногочисленных коллаборационистов. Но благодаря документам прошедшего судебного процесса мы знаем, что заставило их пойти на сотрудничество с врагом
О том, что Москва сдается французам без боя, купец Григорий Кольчугин узнал только в ночь на 2 сентября (здесь и далее даты по старому стилю), когда город оставила русская армия, сопровождаемая многочисленными потоками беженцев. Может быть, Кольчугин и последовал бы за ней со своей семьей, но уже не было возможности подготовиться к неожиданному походу. Загодя об этом не думалось, ведь агитационные афиши, составляемые московским главнокомандующим Федором Ростопчиным, уверяли жителей, что французам в древней столице не бывать.
Правда, будь даже в распоряжении Кольчугина некоторое время, он едва ли смог бы покинуть Москву. В доме лежал его больной отец, Никита Григорьевич, оставить которого не представлялось никакой возможности. Отец, вероятно, и сам бы не поехал, поскольку держал у себя казенное имущество с Александровских заводов на 50 000 рублей.
Да и у Кольчугина-сына было много ценных бумаг и документов, за которыми нужно было следить. Он служил гофмаклером (посредником при совершении сделок), и весь его кабинет был заполнен конторскими книгами и документами клиентов на очень приличные суммы. Все это нужно было хранить. Ну и кроме того, в семье Кольчугиных было восемь детей — бежать с ними из дома было трудно.
После полудня второго числа у Покровских ворот, где стоял дом Кольчугиных, появились наполеоновские солдаты. К вечеру уже горел Китай-город и начались грабежи, а ночью к Кольчугиным завалились трое унтер-офицеров.
Угощение, водка, вино и пиво растопили их сердца, и они наобещали домашним, что будут охранять дом от грабителей. Правда, на следующий день оказалось, что им приходится «отбыть по назначению». Слава богу, в доме хватало провианта, который позволил сытно кормить быстро сменявшихся новых квартирантов. Все они были довольны и не давали пьяной солдатне грабить купцов.
Не прошло и трех дней, как огонь пожаров вплотную приблизился к Покровским воротам. Кольчугин организовал пожарную команду из своих и соседских дворовых, что остались без хозяев. Кольчугины тушили огонь день и ночь, но пламя все-таки добралось до служебных построек. Когда загорелись погреба и амбары, каретные корпуса и конюшни, всем показалось, что дом уже не спасти, и плачущие погорельцы укрылись в подвалах уже сгоревшего дома своего родственника — купца Грачева. Однако судьба оказалась милосердной: сильный встречный ветер не дал пламени перекинуться на крышу главного дома.
Конечно, нашлось немало охотников прибрать к рукам кольчугинское имущество, пока хозяев не было. Но бумаги, к счастью, остались целы. Вскоре к Кольчугиным подселили раненого капитана, который самим фактом своего присутствия защитил дом от новых грабежей.
Как спасали архивы
На беду, преподаватель Московского университета Христиан Штельцер остался в Москве. В самый канун вступления войск Наполеона в Москву он сумел вывезти жену и двух дочерей из города. Сам же возвратился в Москву, пытаясь спасти и свое имущество, и остававшееся там имущество Московского университета.
Вечером 2 сентября университет посетили министр — государственный секретарь граф Пьер Дарю и главный интендант Великой армии Матье Дюма. Воспоминания Дюма убеждают в том, что Штельцер был обеспокоен исключительно сохранностью имущества учебного заведения.
* * *
Надворный советник Алексей Бестужев-Рюмин, служивший в Вотчинном департаменте, остался в Москве с целью сохранения архива своего ведомства, находившегося на третьем этаже сенатского здания в Кремле. 3 сентября по своей инициативе Бестужев-Рюмин обратился к Наполеону с просьбой о помощи.
Как явствует из материалов следствия, проведенного после освобождения Москвы, французский император Бестужева-Рюмина не принял, но приказал исполнить меры по сохранению архива. Однако после выезда французского императора из Кремля в Петровский замок Бестужев-Рюмин получил приказ Кремль покинуть. При этом надворный советник был ограблен.
Служить городу, а не врагу
12 сентября за Кольчугиным пришли французский офицер и два солдата и приказали следовать к интенданту Москвы — Жану Лессепсу. Домашние запричитали: все подумали, что дело кончится расстрелом. Выяснилось, что Лессепс вызывает Кольчугина по другому поводу.
Интендант собрал у себя с десяток «уважаемых москвичей», среди которых в основном были купцы, и объявил, что они зачислены на службу в городское правление, называется оно московским муниципалитетом и создано ради наведения в городе порядка. Одновременно французы пытались создать и городскую полицию.
Кольчугин было воспротивился: у него, мол, больной отец, восемь малолетних детей, наполовину сгоревший и разграбленный дом. «Но Лессепс сказал мне, — писал в воспоминаниях Кольчугин, — что он отменить меня не может, потому что выбран я не им, а «вашими русскими и собственно для русских» (то есть московским головой Петром Находкиным).
«Разве хотите вы, — добавил интендант, — чтобы я донес об вас как об упрямце моему императору, который в пример другим прикажет вас расстрелять»? Делать было нечего. На левую руку Кольчугина повязали алую ленточку — знак муниципального чиновника. Так он стал коллаборационистом.
О Петре Находкине известно из воспоминаний московского француза-эмигранта Франсуа д’Изарна, незадействованного в московском правлении. По словам д’Изарна, Находкин прямо сказал Лессепсу: «Ваше превосходительство! Прежде всего я как благородный человек должен сказать вам, что не намерен делать ничего противного моей вере и моему государю». Несколько удивленный Лессепс поспешил заверить, что «единственною их обязанностью будет смотреть за благосостоянием города».
Вообще, сотрудничающих с оккупантами в Отечественную войну было мало. В основном на это шли поляки или пропольски настроенное население и духовенство западных губерний. Правда, среди них не было ни одного известного имени. Да и сами французы не очень стремились опираться на местных жителей — не доверяли. Так что коллаборационизм тех лет — тема не слишком известная, и организацию московского правления можно считать самым интересным эпизодом в его истории.
Как выживали
16 сентября Христиан Штельцер был вызван гофмаршалом императорского двора Жераром Дюроком. «Он предложил мне, — писал Штельцер в письме Ивану Гейму, ректору Московского университета, — от имени императора должность начальника юстиции в Москве. <…> Я решительно отказался. <…> Два дня спустя генерал-интендант граф Дюма сказал мне: „Император полагает, что мне следует по крайней мере войти в муниципалитет, поскольку иначе с господами нельзя“. <…> Он сказал при этом, что в противном случае Его Величество предпримет неприятные для меня меры. <…> Но когда меня пригласил сам муниципалитет, то у меня не было больше сомнений, ведь я определенно служил городу, а не врагу. <…> Я взял на себя заботу об общественном спокойствии и безопасности и нес бремя не на заседаниях или иных предприятиях, а только бегал по улицам туда и обратно, спас больше сотни человек от грабежа и насилия».
* * *
С надворным советником, штаб-лекарем Иваном Кульманом судьба обошлась очень сурово. Об этом поведала фрейлина Мария Волкова в одном из писем подруге Варваре Ланской.
«Не будучи извещен полицией о сдаче Москвы, он (Кульман. —