Композитор Евгений Гринько — о Томе Йорке, мармеладе и языке музыки
Послушав новый альбом композитора Евгения Гринько «Orange Marmalade», мы встретились с ним самим, чтобы разобраться, как музыка связана с вареньем, почему чем больше трактовок, тем лучше и зачем быть известным (чтобы в самолетах предлагали второй обед)
Композитор Евгений Гринько скромен, молчалив и любит держать руки в карманах. Прогулкам по шумным московским улицам он предпочитает подмосковный лес, а гулу голосов и машин — хруст ветки-другой под ногами. Но если дома гулять композитор может спокойно, то в Турции — так уж вышло — ни по берегу моря, ни по городу без встреч с поклонниками ему не пройти: там имя Евгения Гринько синонимично заполненным до предела многотысячным концертным залам и приступам фанатской нежности. Как так вышло, сам композитор не знает, но почти одиннадцать лет назад, когда в декабре 2010 года он опубликовал в YouTube видео на свою композицию «Вальс», его нашла народная турецкая слава. Нашла, да так с тех пор и не отпустила. И хоть гастрольные туры давно стали для Евгения Гринько и его камерного ансамбля делом привычным, сам он продолжает тихо наблюдать за действительностью и ее приметами, предпочитая тишину любой громогласности. Встретившись одним осенним днем, мы обсудили новый альбом «Orange Marmalade» и мармеладные дольки из советского детства, а еще поговорили о субъективности восприятия артиста, разнице в менталитетах и нехватке музыкальных влюбленностей.
У вас в конце прошлой недели вышел альбом, так что начать хочется с вопроса как раз о нем, но слегка отстраненного. Как вам кажется, артист сегодня должен разбираться в алгоритмах YouTube, Instagram и уметь донести до аудитории свое творчество? Или должен заниматься только творчеством, а про все остальное должен думать кто-то еще?
Ну, в идеальном мире, конечно, об этом думает кто-то еще, а артист занимается своим делом.
А в реальности?
В реальности приходится разбираться. Тут еще зависит от того, какая у тебя как у артиста внутренняя задача. Некоторым это не нужно или они просто не хотят пользоваться этими инструментами. Если говорить обо мне, я вот пользуюсь, сижу и думаю, пытаюсь применять на практике.
Вы говорите, что этот альбом как сборник историй. Их объединяет банка варенья — в смысле название «Orange Marmalade». Почему вдруг апельсиновый джем?
Есть несколько способов работы с альбомом и его названием. Один — когда у тебя сразу есть идея, и ты из этой идеи что-то создаешь. Другой — когда собираешь что-то целое из разных частей, набросков и потом придаешь этому форму. В нашем случае было именно так. Так что когда альбом собрался, нужно было придать ему форму. Я тогда читал «Алису в стране чудес» на английском. Она, когда провалилась в нору, летела и видела вокруг разные предметы, в том числе полку, на которой стояла банка с мармеладом. И я почему-то остановился на нем. В моем собственном воспоминании это были скорее лимонные дольки из советского прошлого, где алюминиевая банка и в ней мармеладные дольки. В английском это, конечно, просто банка с апельсиновым вареньем, а у меня в голове лимонные дольки, и каждая такая долька — композиция.
Обложка тоже предполагает варианты трактовок. Одна из чашек опрокинулась, другие заполнены, некоторые то ли полуполны, то ли полупусты. Любите метафоры?
Для меня этот альбом как книга. Мне нравится, как подходят к оформлению книг, когда часто обложка не иллюстрирует напрямую содержание, а просто передает атмосферу или делает какие-то отсылки к сюжету. Вот как раз к этому мы стремились, наша обложка не рассказывает, что внутри, но отсылает к этому. У меня нет четкой идеи, пуст ли наполовину этот стакан, полон ли, но мне нравится, что места для трактовок остается много. Такое искусство, как оформление альбома, — довольно абстрактное и дает кучу места и для воображения, и для ощущений, и для ассоциаций. Грубо говоря, чем глубже ты сам, тем глубже искусство.
Вы записывали «Orange Marmalade» в Берлине в феврале 2020 года, а сейчас осень 2021-го. Пришлось набраться терпения? Как вы вообще воспринимаете необходимость повременить, подождать в контексте творчества?
Мне кажется, я очень сильно опаздываю. Обычно я пишу композиции, после чего формируется какой-то черновик, я его откладываю, откладываю, откладываю. Эти наброски могут пролежать несколько лет, а потом я достаю их из стола и начинаю собирать в альбом. То есть до того, как мы отправились их записывать, они еще определенное количество времени просто лежали.
А что вы имеете в виду, когда говорите, что опаздываете? Что нужно возвращаться к себе пятилетней давности?
Да, мне кажется, я опаздываю сам с собой, сам для себя, потому что эти композиции уже довольно стары, то есть сейчас я покажу то, что было пять лет назад. Не то чтобы в голове тогда было одним образом, а сейчас — по-другому, но это та стадия творческого процесса, на которой я был когда-то. И я начинаю в таких случаях постоянно сомневаться, думать, что можно лучше.
Любите порефлексировать, получается?
Постоянно. Но я пытаюсь себя сдерживать, говорить себе, что есть игра и есть правила, что нужно им следовать и зеленый свет тоже необходим. Творчески, конечно, часто хочется просто выпустить внутренний поток на волю, отпустить его, как было когда-то, десять лет назад, когда можно было просто, допустим, выложить композиции в YouTube или где-то еще.
Но и сейчас ведь так можно. Наоборот, сервисов и возможностей для этого стало только больше, разве нет?