Евгений Додолев. «Машина времени». Пятьдесят лет пробега
Начав писать книгу к юбилею «Машины времени», сразу решил, что помимо музыкантов легендарной рок-команды там должны быть и «фигуранты» широкой публике не настолько известные. Ведь зачастую именно их рассказы содержат те самые «вкусные» нюансы и детали, которые придают обычным историям необходимую полноту
Как, например, обойтись без Юрия Борзова — сооснователя группы, добровольно от ка завшегося от этого почетного звания, первого барабанщика и автора названия Time Machines? Он-то точно помнит, как все начиналось, «все было впервые и вновь», когда обычные московские школьники решили создать вокально-инструментальный ансамбль...
Юрий Борзов:
«Как появилась музыка? Помню, вышел фильм «Вертикаль». С экрана впервые прозвучали песни Высоцкого «Лучше гор могут быть только горы», «Если друг оказался вдруг». Андрей стал их петь в школе, нам и учителям. Подыгрывал себе на гитаре, буквально три-четыре аккорда, но казалось очень круто. Из репертуара Окуджавы тоже кое-что пели вдвоем с Мишей Яшиным.
В нашей спецшколе № 19 Макаревич организовал квартет The Kids, там две девочки, Лариca Кашперко и Нина Баранова, пели песни протеста на английском — We Shall Overcome и прочие. Девчонки были красивыми. Наверное, кто-то в кого-то влюблялся, увлекался.
Но на горизонте уже появились The Beatles, а у них вокалисток не было, и это решило все! Должно быть четыре мужика — и точка. Девчонок слили. Так и возникла наша команда. Название придумывали все, хотелось, чтобы звучало и на русском, и на английском. Помню, я предложил два варианта: Time Machines и «Летающие тарелки». Остановились на первом. Андрей натянул на обод большого барабана простыню и написал: «Машины времени».
У Макаревича имелась тетрадка, куда он на слух записывал тексты битловских песен. «Исходники», переписанные по десять раз с одного магнитофона на другой, были ужасными. В тетради они выглядели уж совсем полной белибердой — сплошное «бейби, бейби, лав ми, бейби»... Впрочем, годилось все, что казалось похожим по звучанию. Хотя ранние битлы, на мой взгляд, — откровенная попсятина.
Вскоре начались первые концерты. Играли в Доме культуры энергетиков, выезжали на Николину Гору, там было что-то вроде концертного зальчика. Послушать нас собрались дачники. Никита Михалков, помню, пришел. После концерта повел нас к себе. Сидели за столом, разговаривали, естественно, пели. Никита Сергеевич тогда еще только думал снимать фильм «Свой среди чужих...», делился планами и пел русские песни про коней и поля. Посидели замечательно, только напились и утром оказались все в разных местах.
Да, выпивали, но больше ничем не баловались и не хипповали. Слава богу, портвейна хватало вполне. Кстати, в школе у нас с Макаревичем хипповским кумиром был Иван Владимирович Мичурин, преобразователь природы. Мы провозгласили его величайшим из великих, рисовали портреты и слагали о нем легенды. Человек выращивал яблоки, разные ягоды, новые сорта выводил, вот нам казалось — он и есть тот самый, кто соединяет человечество с природой. Конечно, было в этом немножко стеба...
После школы мы с Андреем пошли по отцовским стопам. Он поступил в архитектурный, я — в авиационный (В.Г. Макаревич был профессором МАРХИ, И.И. Борзов — маршалом, командующим авиацией ВМФ СССР. — Прим. Е. Д.). Но учебу не тянул, после первого курса взял академку. И Макаревич сказал: «Чего маешься? Ты прекрасно рисуешь, давай мы поднатаскаем тебя немножко, и сдавай экзамены к нам».
Учили меня все — Макар, его подружки, друзья. Однажды в комнату вошел отец Андрея, Вадим Григорьевич, посмотрел на все это и говорит: «Пошли вон, буду сам с ним заниматься». И меньше чем за два месяца обучил академическому рисунку, поставил мне руку, глаз... Едва-едва к экзаменам успели. Люди занимаются, ходят на курсы год, два, три, а Вадим Григорьевич наспех меня натаскал, и я все сдал. До сих пор когда беру в руки перо, вспоминаю его.
У Андрея папа был необыкновенно талантливым человеком во многих областях. Например виртуозно исполнял джазовые композиции, мог импровизировать как угодно».
— И на чем же музицировал профессор МАРХИ Макаревич-старший?
— Младшая сестра основателя «Машины времени» Наташа Макаревич рассказывала мне, что пианино в их доме стояло всегда. Вадим Григорьевич играл часто и очень разное — «Все стало вокруг голубым и зеленым», из Синатры многое — Strangers in the Night, «Прощай, любимый город, уходим завтра в море» и любимую «Темную ночь». Играл круто, хотя, по словам дочери, научился сам, в госпитале, и без нот подбирал мелодии, на слух.
Отец Андрея тянулся к молодежи, был фанатом группы сына и всячески ее поддерживал: привозил инструменты и аппаратуру из загранкомандировок. Я его прекрасно помню, но, как оказалось, о Макаревиче-старшем многого не знал. Например о том, что у него нет ноги, даже не догадывался. Ранили его в 1943-м на Карельском фронте. Вот сколько раз бывал у них в гостях, не припомню, чтобы Вадим Григорьевич жаловался на здоровье, судьбу или вообще как-то намекнул на свое увечье. Узнал много лет спустя, когда обратил внимание на странный ремень на гитаре у Андрея. Поинтересовался, и Макаревич сказал: от протеза отца как память, талисман.
— А почему Борзов не дает интервью? Не хочет пиариться на «Машине времени»?
— Юрий Иванович — совсем непубличная фигура, хотя и выглядит весьма импозантно, на мой взгляд. Занимается живописью и лошадьми. Борзов действительно нелюдим, признался, что с одноклассниками не общается. Исключение составляет разве что Андрей, который посещает выставки друга детства и бывает в его конном хозяйстве, где они вместе скачут как ковбои.
Мы с Борзовым лично познакомились только прошлой осенью, во время работы над книгой. Не без труда уговорил экс-«машиниста» приехать к Саше Липницкому, который снимал к юбилею «МВ» фильм. Пили черный чай, ели белый зефир, и вечер пролетел незаметно. Юрий объяснил, почему не ходит на школьные встречи выпускников. Мол, однажды забрел и подумал, что учительницы собрались. В голове ведь остаются образы юных девушек, а тут бабушки какие-то! В общем, решил: ни к чему это.
Кстати, Макаревич на юбилейной встрече выпускников тоже не был. Но думаю, по другой причине. Хотя ансамбль был создан именно как школьный — это факт.
— Вы же с Андреем Вадимовичем познакомились позже?
— Да, не в школе конечно, из-за разницы в возрасте. Я дружил с его младшей сестрой Наташей, миниатюрной брюнеткой с оливковыми глазами, и ее мужем Валерой Ворониным. Ребята поженились, едва Наталья окончила школу, и мы часто собирались у них самыми разными компаниями.
Родители Андрея и Наташи, профессор Вадим Григорьевич Макаревич и фтизиатр Нинель Мордуховна (ее все звали Ниной Марковной), кстати тоже профессор, жили в том же доме и подъезде на Комсомольском проспекте, что и их дочь, но несколькими этажами выше. Последнее обстоятельство было бесспорным преимуществом тусовочной точки «маленьких Макаревичей»: в любое время юную Наталью Вадимовну можно было склонить к вылазке в родительский холодильник.
Это было время, когда народ зависал на кухнях. Там выпивали и дымили в хорошей компании, знакомились с интересными людьми, генерировали новое и спорили. А у самого тогда уже мегазнаменитого Макаревича в доме на площади Гагарина можно было еще и как следует поесть. В его арсенале задолго до того, как Андрей стал популярным телекулинаром, имелся ряд фирменных блюд, которые легко конкурировали с ресторанными меню и скрашивали даже самые мрачные разговоры о перспективах.
У Андрея хронически тусил народ, который проедал и пропивал сотни. В этом смысле он схож с «отцом соврок-н-ролла» Градским — Саша по сию пору на стол без счета мечет балыки да коньяки, когда навещаешь его даже в неурочное время и без предупреждения. Александр Борисович не готовит, конечно, такого изумительного поросенка с гречкой и черносливом, как Андрей Вадимович, но котлеты у него получаются просто восхитительные.
А что может быть душевнее эдакого дискуссионного клуба под хорошую еду? Хотя порой квадратные метры Макара больше напоминали цирк. Помню, когда мы в очередной раз приехали из ресторана Дома кино к Андрею новой компанией с Любовью Полищук (она еще не была знакома с Макаревичем), у входа мрачно топтался...пингвин. Точнее пингвиниха. Ее во время дальневосточных гастролей музыканту подарили рыбаки в качестве благодарности за песню «За тех, кто в море».
Во Владивосток он тогда рванул прямо из больницы, где его приводили в форму после ДТП. Вероятно, недолеченное сотрясение мозга (результат лобового столкновения его «жигулей») и подвигло Андрея на столь иррациональный поступок — принять в дар экзотическую живность. Несмотря на наличие лотка, куда пингвинихе заботливо подкладывали халявную рыбку, она вечно страдала. Аромат водорослей можно было уловить уже на лестничной площадке четвертого этажа, потому что поселили птицу прямо в прихожей, рядом с туалетом.