Караван историйСтиль жизни

Love story

Наталия Готовцева. Ваше благородие!

Свататься ко мне Ежов приехал с Булатом Окуджавой. Собирайся, говорит, в ЗАГС! "Нет-нет, - отвечаю, - несерьезно это!" Тут за жениха вступился известный поэт: "Ты хоть знаешь, кто тебя замуж зовет? Ваше благородие! "Белое солнце пустыни" видела? Так это он и есть!"

Записала Ирина Зайчик

Если бы мне кто-то сказал, что я буду женой знаменитого сценариста, лауреата всех мыслимых и немыслимых премий Валентина Ежова, рассмеялась бы! Я была очень серьезной, работала программистом в вычислительном центре на огромной машине «Минск-22». Вышла замуж в восемнадцать лет, родила сына, после развода счастливо жила с гражданским мужем Пашей. Словом, никаких перемен не ждала, но судьба, оказывается, уже мостила дорожки к будущей встрече с Ежовым...

У приятелей меня познакомили с начинающим модельером Вячеславом Зайцевым. Молодым, симпатичным, веселым. Мы танцевали, вдруг Слава предложил: «А давай возьмем тебя в журнал мод? Что ты с этими перфолентами возишься?!» В то время в Советском Союзе выходило совсем немного модных журналов: «Модели сезона», «Мода стран социализма», «Журнал мод» и просто «Мода».

Я отправилась в Дом моделей на Кузнецком Мосту, который поразил своим великолепием: мраморные лестницы, лепнина, высоченные потолки. На старинном лифте поднялась на последний этаж. В фотостудии с зеркальной стеной на меня надели шляпу и сняли для обложки. В Доме моделей, по-моему, в подростковом отделе работала юная Таня Михалкова, тогда еще Шигаева — по первому мужу. Стройная, воздушная, с русалочьими волосами: все называли ее «акварельной девушкой». Никиты рядом еще не было видно...

Мне так смешно читать «воспоминания», где пишут, что Дом моделей был рассадником валютных проституток. Какие проститутки?! Там была партийная организация, все модели были комсомолками, их личные дела проходили через Первый отдел.

Благодаря Дому моделей у меня появились подруги-манекенщицы, с ними — их поклонники из мира богемы, а значит, и кино. Все общались в мастерских художников, в основном у Бориса Мессерера, в Доме кино и ВТО. С Ежовым мы познакомились в 1976-м, на старый Новый год в ЦДЛ. Я спускаюсь по лестнице в длинной креп-сатиновой юбке в пол и на высоких платформах. Смотрю, в холле стоит Андрон Кончаловский, рядом незнакомый мужчина. И оба, задрав голову, на меня глядят. Поздоровалась с Андроном и пошла дальше. До этого Ежова я никогда не видела, но много о нем слышала: «Ежов — гений, Ежов — бабник». Лет в восемнадцать смотрела фильм «Баллада о солдате», снятый по его сценарию. Вот, собственно, и все...

Меня познакомили с Зайцевым. Мы танцевали, вдруг Слава предложил: «А давай возьмем тебя в журнал мод? Что ты с перфолентами возишься?!»

С той мимолетной встречи прошел месяц. И вот возвращаюсь с работы. Звонит наш с Пашей приятель сценарист Будимир Метальников: «Ребята, у Никиты показ фильма «Раба любви». Сходим?»

После просмотра картины Михалков в Доме кино устроил банкет. У входа в ресторан опять столкнулась с Кончаловским и Ежовым. Они всюду ходили парой, поскольку писали тогда сценарий «Сибириады».

— Наташ, Валя Ежов хочет с тобой познакомиться, — подозвал Андрон.

Валя поцеловал мне ручку и с места в карьер предложил:

— Знаю, вы любите кино. У нас будут закрытые просмотры. Не хотите пойти?

— Хочу, конечно!

— Дайте телефончик.

— Возьмите у Андрона.

Мне было интересно: даст Кончаловский мой телефон или нет? На следующий день раздался звонок Ежова, мол, приходите — не пожалеете. Пашу отправили от АПН в командировку, и на «Мосфильм» мы поехали с подругой. После сеанса Андрон предложил отправиться в ресторан. За ужином в ЦДЛ Кончаловский «распушил перья» — это была его любимая манера, он так себя вел со всеми женщинами. Ежов, напротив, помалкивал. Я пошла в дамскую комнату. Выхожу, Ежов ждет у дверей.

— Наташа, давай уйдем.

— А как же остальные?

Валя махнул рукой. И мы ушли по-английски, не прощаясь.

Февраль. Темно, падает снег крупными хлопьями — красота необыкновенная. Мы гуляем вокруг моего дома, нарезая круги по Арбату. Ежов с воодушевлением рассказывает истории из своей жизни. О том, что его,  рожденного семимесячным, бабушка положила в валенок и «донашивала» на печке. И благодаря этому он в страшную зиму 1921 года чудом выжил. О том, что имя ему придумала мама, простая медсестра, под впечатлением от каватины Валентина из оперы «Фауст». О том, как его девятнадцатилетнего забрали в армию и он до 1943 года составлял на Дальнем Востоке погодные карты для штурманов. О том, как чудом остался жив, летая стрелком-радистом на боевые задания над линией Маннергейма. Уже под утро Ежов рассказал феерически смешную историю.

1961 год. На вручении Ленинской премии в Кремле собралась выдающаяся компания: Твардовский, Рихтер и Пашенная. Фурцева предупредила Ежова: «Валя, ты веселый человек, только не говори ничего не по теме. Поблагодари партию и правительство и будь серьезен!» Валя поблагодарил партию и правительство, а в конце не удержался и добавил: «Извините за компанию!» Весь зал зашелся в хохоте.

После вручения премии был банкет в «Праге». А Фурцева, когда выпьет, очень любила петь. Говорит: «Рихтер, сыграй нам «Бублики»!» Он садится за расстроенное пианино и начинает аккомпанировать со сложными проигрышами. Фурцева никак под это не подладится — петь неудобно: «Рихтер, и за что тебе Ленинскую премию дали?» И тут к маэстро подходит Ежов: «Извини, можно я попробую? Я «Цыганочку» знаю, могу и «Бублики».

И сыграл тремя аккордами «Бублики». Фурцева с удовольствием спела. Рихтер в конце «отыгрался»: исполнил после Валиных «Бубликов» Чайковского, да так, что все сидели затаив дыхание...

Слушать его рассказы можно было бесконечно. Ежов проводил меня до подъезда и вдруг сказал:

— Выходи за меня замуж!

Я оторопела:

— Так сразу и замуж? Сначала я должна вас лучше узнать!

— А что тут узнавать? — удивился он. — Мое имя есть в справочнике Who is Who. Если отыщешь там, выйдешь?

Я засмеялась, не поверила. На следующий день побежала на работе в спецхран. Открываю энциклопедию — и действительно нахожу фамилию Ежова...

Вечером звонит Валя. Говорю ему, что еду в дом бывшей свекрови и останусь до завтра. «Я к вам подъеду. Где она живет? Какой там номер телефона?» У свекрови жил мой сын, я ночевала у нее через день. И вот туда звонит Ежов: «Наташа, скоро буду. Смотри в окошко». Я периодически поглядываю. Вдруг вижу, к подъезду подъезжает мусорная машина, а из кабины вылезает шутник Ежов. Он входит в квартиру и, едва поздоровавшись, просит моей руки... у бывшей свекрови!

Выходить замуж я отказалась категорически. Зачем? А как же Паша? Помню, подружка очень смеялась, узнав, что Валя сделал мне предложение: «Не верь — он тебе лапшу на уши вешает. Вся Москва знает, что Ежов — ловелас и никогда ни на ком не женится».

Но понравившуюся женщину Ежов брал приступом. Он не дал мне очнуться: взял за руку своими железными пальцами и не отпускал всю жизнь...

На пятый день знакомства я сбежала от Паши к бывшей свекрови. Узнав об этом, Валя обрадовался: «Жди!» Свататься приехал на зеленых «жигулях», за рулем сидел Булат Окуджава. Собирайся, говорит, в ЗАГС! «Нет-нет, — отвечаю, — несерьезно это!» Но продолжая верещать, словно под гипнозом сажусь в машину. Тут за Валю вступился известный поэт и его «кунак» Булат: «Ты хоть знаешь, Наташа, кто тебя замуж зовет? Ваше благородие! «Белое солнце пустыни» видела? Так это он и есть! Однажды встречаю Ежова и спрашиваю:

— Валя, мне Шварц заказал слова песни к вашему фильму. А кто ее поет, что за человек?

— Понимаешь, — объясняет Валя, — он офицер — ни за красных ни за белых. Одним словом, Ваше благородие.

И все! Родилась песня, — закончил Булат. — Вот какой человек замуж зовет. А ты? Не хочу, не буду...»

Словом, уговорили. В ЗАГСе на нас посмотрели с подозрением: жениху пятьдесят пять, невесте тридцать два. Да и выглядела я моложе своих лет: худая, всего пятьдесят два килограмма. И нам «влепили» два месяца ожидания вместо одного: «Слишком большая разница в возрасте».

Подружка смеялась, узнав, что Валя сделал мне предложение: «Не верь — лапшу на уши вешает. Вся Москва знает, что Ежов ловелас и никогда не женится»

Свадьбу назначили на двадцать второе апреля — день рождения Ленина. Ежов даже крякнул: оказывается, Ленин его всю жизнь «преследовал». В день смерти вождя пролетариата, двадцать первого января, Ежов родился. И при советской власти не мог нормально отпраздновать свой день рождения — неудобно было шуметь. Всюду по городу вешали траурные флаги, и если откуда-то доносилась веселая музыка, приходил участковый и брал собравшихся на заметку. А тут еще в день свадьбы по телевизору Ильича будут прославлять...

Едва мы подали заявление в ЗАГС, со всех сторон набросились «доброжелатели». Ежова убеждали: «Она мужиков меняет как перчатки, ей нужны только твои деньги!» Мне докладывали: «Разве не знаешь, что он ужасный бабник?» Кстати, первым позвонил Андрон: «С ума сошла! Соображаешь, что делаешь?» Когда он нас знакомил, думал, все ограничится «хи-хи, ля-ля», а люди всерьез жениться собрались. В довершение всего позвонил Будик Метальников и словно приговор произнес: «Он плохой муж, плохой сын и плохой отец!»

От переживаний я с утра до вечера плакала, перестала есть, совсем исхудала. Подруги крутили пальцем у виска: Паша заботливый, внимательный, кофе в постель носил, все делал по дому. А тут что?

Спрятаться от «советчиков» было некуда: я живу со свекровью, Ежов делит квартиру с бывшей женой. Словом, мыкались мы, будто два студента, по знакомым. Помню, поехали к Толе Ромашину в его домик в поселке художников на «Соколе». Они дружили, Толя не только поставил ежовскую пьесу «Соловьиная ночь», но и играл в ней в Театре Маяковского. Долго сидели за столом, Толя с Ежовым о чем-то говорили, а я прикорнула в кресле и заснула.

Денег особых не было: то густо, то пусто. Ежов с Андроном только-только закончили «Сибириаду» и ждали гонорара, но за полтора года работы над сценарием Валя набрал много долгов. Иногда в ЦДЛ Ежов спускался в подвальчик и играл в бильярд на деньги — на выигрыш мы и ужинали. Однажды к нам за столик подсела знакомая Ежову редакторша и пригласила к себе ночевать. В жуткой квартире с клопами мы просидели ночь на подоконнике, а в пять утра тихонько вышли на улицу. Начало марта, идет снег, слякоть, темно-темно. И только женщины, закутанные в платки, бегут к метро, боясь опоздать на работу. Ежов посмотрел на них и сказал: «Если ты все-таки выйдешь за меня замуж, этого с тобой не будет ни-ког-да!»

Вскоре я уволилась с работы, и Ежов поехал к директору Дома творчества в Болшево: «Я женюсь. Нас с Наташей совсем затравили, можно мы у вас поживем?» «Болшево» Сталин подарил кинодеятелям, чтобы они могли не отвлекаясь создавать советское искусство. Посреди леса стоял корпус с белыми колоннами, от крыльца тянулась аллея из голубых елей. В котельной жила собака по кличке Голубой Пес. На самом деле собака была белая, просто она спала на куче угля и выкрасилась. Только люди творческие, с воображением могли так назвать этого грязного пса.

Мэтры кино приезжали в «Болшево» каждый выходной: Донской, Райзман, Юткевич с женами и Каплер с Друниной. Классики принципиально не заводили собственных дач, в «Болшево» за ними были закреплены комнаты. Аристократы, старая гвардия, они переодевались к ужину, сидели за крахмальными скатертями в галстуках и бабочках. Подавальщицы в белых фартучках развозили блюда на тележках.

Номера были стандартными: вытянутая комната с окном, кровать, платяной шкаф, у входа раковина, удобства на этаже. Ежов шутил: «Только покойник не ссыт в рукомойник!» У окна стоял обязательный атрибут дома творчества — письменный стол. Постояльцы днем играли в бильярд, вечером смотрели в кинозале непрокатные фильмы из Госфильмофонда в Белых Столбах и умудрялись что-то еще писать.

Например Ежов с Виктором Конецким и Гией Данелией создали в «Болшево» сценарий «Тридцать три». Идея была Валина: будучи в Болгарии, он пришел к зубному врачу удалять зуб. Тот — прямо по Чехову — целый час возился. Чуть ли не долотом его ломал, а когда наконец вытащил, сказал: «Слушай, это у тебя тридцать третий зуб!» Во время работы над сценарием друзья установили сухой закон. Когда написали слово «Конец», побежали в магазин, чтобы обмыть это дело.

Валя обычно работал ночью. Я никак не могла перейти на его режим, все время хотелось спать: Ежов что-то спрашивает, я ему сквозь сон невпопад отвечаю. А он ненавязчиво помогал подстраиваться, учил жить его жизнью. Я не сопротивлялась. Вначале убедил, что именно я решаю все проблемы, хотя на самом деле их решал он. А главное, внушил: если уйду от него, он умрет. И я верила — у Вали было больное сердце, он перенес инфаркт.

Два месяца ожидания свадьбы быстро пролетели. В ЗАГСе нас отправили в подвальное помещение, где расписывали возрастные пары. Кого-то из брачующихся вообще заносили на носилках, кто-то приезжал в инвалидной коляске. Ежова эта картина не шокировала, а я от обиды чуть не плакала: «Валь, ну это вообще ужас! Может, мне хоть обручальное кольцо купим?» И мы отправились на Арбат за кольцом...

Позвонил Андрон: «С ума сошла! Соображаешь, что делаешь?» Он думал, все ограничится «хи-хи, ля-ля», а люди всерьез жениться собрались