Нет такого слова
Лев Рубинштейн — о том, как пропадают из нашей жизни целые явления, а мы этого даже не замечаем.
Одна из моих нянь — а их было, кажется, всего три — называлась баба Дуня. Она была скептична и не слишком доверчива по отношению к общепринятым мнениям, эстетическим критериям и прочим культурным конвенциям, принятым среди дураковатых «городских», каковыми она в глубине души считала более или менее всех окружающих, включая моих родителей.
поэт, публицист
Спасительный скепсис, защитная ироническая дистанция от «этого вашего всего» выражалась в некотором количестве устойчивых фольклорных формул. Их было много, но абсолютным чемпионом в этом репертуаре — не только по частоте употребления, но и по безусловным идейно-художественным достоинствам — была универсальная фраза «отворотясь не насмотрисси».
«Как же! Конечно! — говорила она с непередаваемой интонацией, когда говорили, что такой-то — писаный красавец. — Красавец! Куда там! Отворотясь не насмотрисси на такого красавца!»
Подлинных красавцев в ее представлении встречалось за всю долгую и нелегкую жизнь няни всего лишь двое. Один из них был ее покойный муж Федя — она часто показывала мне мутноватое, не очень разборчивое фото мрачно набычившегося мужчины в наглухо застегнутом довоенном «пинжаке». Вторым красавцем был я. Она меня любила, я ее тоже.
«Отворотясь не насмотрисси», — невольно подражая баб-Дуниным слегка сварливым интонациям, говорю и я — иногда даже вслух, — бросая тоскливый свой взгляд на облик некогда родного города, особенно когда этот измененный до неузнаваемости город, все еще по инерции называемый Москвой, корчится в судорогах очередного праздничного убранства. В этих случаях культурный организм сам собою начинает вырабатывать противоядие, обычно принимающее вид самопроизвольно включающейся памяти, реальность которой причудливо переплетается с откровенной выдумкой.
«Здесь когда-то было то, а здесь это!» — меланхолично говорю я сам себе. «Или нет! — возражаю я, и тоже сам себе. — Это было как раз там, а здесь было вот это». «А здесь, — говорю я (сам себе, разумеется), — жила Люба, однокурсница». «Да нет же! — раздраженно отвечаю я понятно кому. — Как раз напротив она жила, в этом вот дворе. Ты что, забыл? Там еще скамейка была, у подъезда. Только теперь в этот двор просто так не войдешь. Ворота на замке. Кто, интересно, живет теперь в этой квартире? Небось, идиоты какие-нибудь!»