Глава ВТБ — РБК: «Превратиться в Северную Корею для нас невозможно»
Глава ВТБ Андрей Костин верит в восстановление экономики уже к концу года. О природной жадности бизнеса, причинах усиления роли силовиков в экономике и ожиданиях от встречи Путина и Байдена он рассказал в интервью РБК.
«Прибыли компаний президент видит лучше меня»
— Россия во время пандемии отказалась от длительных ограничений, и за счет этого наша экономика упала не так сильно. В этом году ожидается восстановительный рост до 4% ВВП, но в дальнейшем экономисты ждут рост всего на 1,5–2%. Как повысить эту планку и достаточно ли тех мер, которые принимает и анонсирует правительство, — в частности, госинвестиции и снижение административных барьеров для бизнеса?
— Уже к концу этого года мы ожидаем восстановления экономики до допандемийного уровня. Те меры, которые приняло правительство, были адекватными: мы не закрывали, по крайней мере на длительный срок, нашу экономику, что, конечно, позитивно сказалось на ситуации. Сейчас мы уже частично отказываемся от мер, которые были приняты в период пандемии, в частности от послаблений банковскому сектору, и проходим этот этап достаточно безболезненно. Поэтому я считаю, что выход на траекторию роста 3% ВВП и больше, безусловно, будет.
Этот рост, наверное, не может устраивать в полной мере. У нас есть достаточно государственных ресурсов, и я сторонник того, чтобы эти ресурсы активно внедрялись в экономику. В условиях нынешней геополитики рассчитывать на большой вклад западных инвесторов не приходится. Я думаю, что активизация инвестиционного процесса плюс тот набор мер, который государство и правительство сейчас разрабатывают, — по борьбе с бедностью, по сокращению административных ограничений и другие — все это достаточно для устойчивого роста.
— Без институциональных изменений? Бизнес часто говорит о необходимости судебной и правоохранительной реформ.
— Мы живем в очень непростой период, в условиях постоянного внешнеполитического давления, и наша внутренняя политика и деятельность правоохранительных, силовых структур во многом зависят от внешних факторов. Трудно рассчитывать на какую-то серьезную либерализацию в условиях, когда мы находимся в состоянии практически холодной войны и испытываем давление Запада на наши внутренние процессы.
Институциональные реформы, конечно, нужны. Меня поражают сроки рассмотрения дел по экономическим преступлениям. У нас по три-четыре года иногда люди ожидают решения суда — и все это время считаются формально невиновными, часто содержатся под арестом. У нас самих по Банку Москвы (Банк Москвы в 2016 году вошел в ВТБ. — РБК) первое судебное решение было вынесено через десять лет после возбуждения уголовного дела по этому вопросу. Это неправильно. Я думаю, вся система должна работать быстрее. Это признают, кстати, и руководители наших правоохранительных органов. Много нужно сделать еще и для того, чтобы у бизнеса были более четкие и ясные ориентиры — что можно, что нельзя.
Что касается влияния силовиков на экономические процессы, то бизнес, к сожалению, сам часто дает поводы: у нас очень большое количество экономических преступлений, в том числе в финансовой сфере. В России пока высокий уровень коррупции, и это еще одна причина для деятельности правоохранительных структур. В силу этого роль силовиков, конечно, велика. Чем лучше и чище у нас будет бизнес, чем меньше у нас будет коррупции, тем, наверное, роль силовиков будет меньше.
— Правительство сейчас работает над так называемой фронтальной стратегией социально-экономического развития, и она предусматривает агрессивный инфраструктурный рывок. Но это может потребовать дополнительных триллионов рублей, если не десятков. Есть ли у российской экономики внутренний ресурс для таких инвестиций? Где взять деньги?
— Инфраструктура России очень нужна, у нас ее недостаточно. Прежде всего, дороги и другая транспортная инфраструктура должны строиться преимущественно за счет государства. В планах правительства, насколько я понимаю, в ближайшие годы вложить до двух триллионов рублей. Не потратить, а именно вложить, потому что деньги в основном предоставляются на возвратной основе. И я считаю, что если речь идет о государственных инвестициях, то это должно проходить на максимально льготных условиях, а не рыночных.
Но большая часть инфраструктуры — аэропорты, порты — настолько востребована частным бизнесом, что там не требуются даже государственные инвестиции. Там нужны, наверное, более продвинутые нормы законодательства. Желание построить [объект инфраструктуры] за два-три года наталкивается на целый ряд довольно сложных регуляторных ограничений, которые не позволяют строить быстро. И я думаю, что эти вещи надо менять.
Уверен, мы вполне можем сделать скачок в области инфраструктуры, интерес большой даже у иностранных инвесторов. Мы тоже готовы [инвестировать], и у нас есть богатый опыт этой работы. Вы знаете, мы [группа ВТБ] за десять лет привлекли несколько десятков миллиардов долларов в инфраструктурные проекты. У нас есть уже подписанные соглашения с иностранными инвесторами, они вкладывают именно в долгосрочные концессионные инфраструктурные проекты.
— В условиях существующей фискальной политики государства какие это могут быть источники: ФНБ, дополнительные госзаймы?
— Это и ФНБ, и бюджет, и госзаймы, и частные инвестиции в виде ГЧП.
— Насколько вероятен вариант, что повышение налогов станет источником роста расходов?
— Очень бы не хотелось. По-моему, в 2018 году правительство заявило, что в ближайшие шесть лет, до 2024 года, не будет повышать налоги. Пока налоговые изменения незначительны. Для бизнеса крайне важно, чтобы была понятная налоговая перспектива, чтобы можно было планировать свой бизнес. Любое серьезное повышение налогового бремени для бизнеса будет, на мой взгляд, крайне нежелательным.
— Президент Владимир Путин недавно говорил, что в этом году корпоративный сектор России ждет рекордная прибыль, и критиковал компании за вывод средств за рубеж. Нужно ли что-то делать с этой проблемой? Если да, то какими методами: более административными или более рыночными?
— Прибыли компаний, я думаю, президент видит лучше меня, у него больше источников информации. Я вижу, что уровень прибыльности банковского сектора очень высокий, у нас [у ВТБ] рекордная прибыль — 85 млрд руб. за первый квартал. Это много. Конечно, ресурс для инвестиций, для расширения инвестиционных программ у предприятий существует.
Что касается методов, мне кажется, отчасти метод кнута выполняют сегодня западные политики, потому что идет постоянное вбрасывание идей о том, что надо наказывать российских бизнесменов, вводить против них санкции. Они и некоторыми российскими оппозиционными силами подогреваются. Это создает атмосферу непредсказуемости, нестабильности для российского бизнеса в том, что касается инвестиций за рубеж. И я вижу, что сегодня наши бизнесмены готовы вкладывать крупные деньги — миллиарды долларов — в долгосрочные проекты в России с отдачей через десять и более лет: как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.
Поощрительные меры всегда предпочтительнее, чем наказания. Вот созданы так называемые офшорные зоны [внутри страны], и сегодня многие бизнесмены поняли, что в условиях угрозы санкций это — мера спасения денег и капитала. Потому что когда активы замораживаются за рубежом, то даже источник дохода отсутствует: невозможно ни получить дивиденды, ни управлять компанией. Я надеюсь, что офшорный бизнес, который у нас процветал, постепенно будет возвращаться сюда. Тем более что на офшоры идет дальнейшее давление: например, последняя глобальная инициатива о единых корпоративных налогах на все транснациональные корпорации независимо от их места регистрации.
Или вот сейчас государство снизило налоги для ИT-сектора, значит, можно ожидать, что этому сектору будет проще, и многие им интересуются, потому что он дает рекордный прирост стоимости.
Государство должно проводить общенациональную политику защиты инвестиций, что в общем-то и делается. Меры правового и судебного характера желательно использовать более осторожно и в большей степени все-таки делать упор на создании условий для развития. Я думаю, что в целом тенденцию роста инвестиций и сокращения утечки капитала за рубеж мы можем ожидать.
«Панацеей жесткое ограничение инфляции не является»
— Насколько сильно сейчас на российскую экономику давит ускорение инфляции и с чем оно связано в первую очередь? Премьер-министр Михаил Мишустин говорил, что одна из причин роста цен это жадность бизнеса. Действительно ли бизнес стал более жадным?
— Я, может быть, не принадлежу к сторонникам теории о том, что инфляция 5–6% — «страшная», а 4% — «хорошая». Панацеей жесткое ограничение инфляции не является. Есть объективные процессы: сегодня в мире очень много дешевых денег. Это одна из угроз, потому что когда дешевые деньги кончатся, мы можем столкнуться с коррекцией рынка — если не кризисной, то очень серьезной.
При наличии дешевых денег мы сегодня видим и рост цен на продовольственные и сырьевые товары, эта проблема обострилась в России. Но на наши ресурсы цены хорошие — нефть уже $70, это серьезно помогает российской экономике и предприятиям, которые делают рекордные прибыли. Думаю, что инфляция будет под контролем — Центральный банк уже начал ставку повышать и в следующем году вернется к таргету.
Если говорить о жадности, то еще Маркс писал, что максимизация прибыли является природной особенностью бизнеса. Другое дело, что это не должно делаться за счет общества. Необходим баланс во взаимоотношениях бизнеса и общества. Бизнес может и должен больше тратить на социальные проекты.
Я все равно за экономические меры [ограничения инфляции] и считаю, что даже ограничение экспорта — спорная тема. Я предпочел бы, чтобы задачу решили, допустим, за счет субсидий для малоимущих на приобретение товаров, чем за счет ограничения экспорта, который мы завоевывали не один год. Мы, например, гордились, что после стольких лет советской власти, когда мы были импортерами зерна, стали его экспортировать. Нам эти рынки терять нельзя.
Мне кажется, правительство понимает это и все эти решения временные, они все-таки не будут очень долго действовать.
— Тем не менее рост цен стал причиной давления и ограничений для розничного бизнеса. Насколько с учетом этой истории сейчас привлекательны инвестиции в ретейл>? Будет ли продолжаться консолидация сектора?
— По идее, консолидация будет. Десять крупнейших ретейловых сетей в Германии занимают 70% рынка, в Америке — почти 50%, а у нас — 25%. Крупнейшие сети сегодня активно могут внедрять и новые формы цифровой экономики, чего, наверное, не могут делать небольшие розничные сети. Этот бизнес быстро развивается, мы видим восстановление потребительского спроса после пандемии. Я думаю, что он будет дальше развиваться при росте доходов населения. Поэтому розница интересует очень многих инвесторов — и российских, и зарубежных.
«В нас нет ничего антиамериканского и никогда не было»
— Прошли уже первые месяцы президентства Джо Байдена в США. Как можете вы их лично оценить и кто вам идеологически ближе, Трамп или Байден?
— Они оба далеки по идеологии от меня. Впрочем, я и не полностью представляю их идеологическую платформу. Даже в отношении России, кстати, достаточно сложно сказать. Мы сталкивались с очень противоречивой политикой Трампа, который заявлял о своих хороших чувствах к России, но поступал совершенно наоборот: большое количество санкций было введено, отношения ухудшились. При Байдене тоже противоречивая политика: с одной стороны, его администрация быстро заключила продление договора СНВ-3, но с другой — мы видим продолжение санкций, в том числе против «Северного потока-2».
Я думаю, что проблема взаимоотношений с администрацией Байдена еще и в том, что трудно понять ту свиту, которая играет короля. Мы пока не можем просчитать даже, кто сегодня эту политику формирует помимо самого президента. Кроме госпожи Нуланд (Виктория Нуланд — заместитель госсекретаря США по политическим делам. — РБК), которая вряд ли считается большим другом России, пока трудно определить, кто там главный: ЦРУ, Пентагон, Госдеп, какие-то советники.
Очень важно, чтобы прошла встреча между Байденом и президентом Путиным. Повестка, думаю, будет интересная. Очень бы хотелось, чтобы мы оттолкнулись от дна. Я еще года три или четыре назад в интервью американскому телевидению сказал, что при таком уровне отношений у нас не будет послов, и сегодня де-факто мы понизили уровень до временных поверенных. Прекрасно понимаю почему — потому что послам делать нечего при таком уровне отношений. Очень бы хотелось, чтобы эти отношения начали выправляться — и для банковского сектора, для финансового это очень важно.
От политики санкций американцы полностью не откажутся, потому что и конгресс, и сенат заряжены на это — для них это стало модной фишкой. Байден — очень опытный политик: он и Россию знает хорошо, и в Советский Союз приезжал. Поэтому, возможно, стоит надеяться на более стабильную политику, которая будет обеспечивать более надежную основу для развития наших отношений.
— Не кажется ли вам, что, несмотря на агрессивную риторику администрации Байдена и ястребиные ожидания, которые у нас были от нее, пока самые страшные опасения не оправдываются?