«Есть масса явлений, от которых мне стыдно, тошно, но это моя страна, и я никуда не уеду»: основатель «Вымпелкома» Дмитрий Зимин — о науке, лидерстве и филантропии
В интервью Forbes Life основатель оператора сотовой связи — компании «Вымпелком», меценат и учредитель премии «Просветитель» Дмитрий Зимин рассказал о новом издании мемуаров, дополненных событиями последних 13 лет, о радиолюбительстве в послевоенной Москве, определившем жизненный путь, о смешанных эмоциях после ухода в отставку и продажи доли в «Вымпелкоме» и о том, почему у людей науки обостренное восприятие добра и зла.
Этой осенью вышло второе — обновленное издание книги «От Двух до 72» российского предпринимателя, основателя крупнейшего оператора сотовой связи-компании «Вымпелком», мецената и учредителя премии «Просветитель» Дмитрия Зимина. В интервью литературному критику и телеведущему Александру Архангельскому Зимин рассказал об умении отказываться от власти ради любви к собственному детищу, об удивительных случайностях в жизни, задающих новый поворот судьбы, и о научно-популярной литературе как жанре, позволяющем оставаться честным перед самим собой и сохранять трезвость ума. С разрешения организаторов премии «Просветитель» Forbes Life публикует полную расшифровку интервью.
— Дмитрий Борисович, первое, что обнаруживает человек, никогда не бывавший у вас на даче, — это стоящую прямо во дворе билайновскую вышку. Это подарок от компании, как вообще она тут появилась?
— Естественно, это случилось, когда я сюда приехал под давлением Марьи Павловны (супруга Дмитрия Зимина. — Forbes Life). Я дачу терпеть не мог всю жизнь, а Марья Павловна все повторяла: «Хочу дачу!» Ну, хочешь здесь — давай! Конечно, я здесь абсолютно не бывал. Я не дачный человек. Ну и, конечно, первым вопросом было: «Господи, а почему здесь такая плохая связь?» Я все-таки президент «Вымпелкома», я не могу с такой связью, ну-ка, ребята! И здесь была подставлена вышка, подключена, все как надо. Она, конечно, абсолютно официальная. А как иначе здесь без вышки? Жизни нет. Потом тут появился коттеджный поселок, вышку еще обвесили, наставили других антенн и сейчас здесь все: и сотовая связь, и телевидение, причем все стандарты. Ее используют многие. Мне не жалко — ради Бога.
— Дмитрий Борисович, вы уже не юный человек.
— Да, сознаюсь.
— Книга, которая только что вышла вторым изданием, — и я вас сердечно поздравляю — называется «От двух до…». А первая называлась «От 2 до 72».
— Как пелось: от двух до семидесяти двух — в рифму. А тут рифмы не было.
— Тут рифмы нет, зато есть открытый финал, потому что жизнь продолжается, и это «до» — это ваше «до» и наше «до». Моему младшему сыну как-то невероятно повезло: он оказался с вами в Ясной Поляне за одним столом и вдруг увидел, что человек — для него зрелые люди далеки — начинает лезть в телефон, что-то искать… Потом начинает ворчать, что связь ужасная — это вы, Дмитрий Борисович, — что эта связь никуда не годится: «Здесь сидеть невозможно, тут нет интернета, не вижу, что мне пишут в WhatsApp, что мне пишут в личку — я ухожу!»
— Совершенно не помню этого.
— Но моего сына это привело в дикий восторг! Обычно новое поколение пользуется плодами того, что вы сделали, не понимая того, что это сделали вы. Но когда видят, что человек старшего поколения уходит в интернет, потому что за пределами интернета жизни словно бы и нет, это производит невероятное впечатление! Сейчас мы с вами говорим после пандемии или после ее первого этапа, когда вы вынужденно стали дачным человеком на несколько месяцев…
— Впервые в жизни я здесь провел несколько месяцев.
— Но давайте представим, а что бы было? Вот случилась пандемия, а сотовой связи нет.
— Тогда бы и пандемии не было! Шучу.
— Или мы бы о ней не узнали.
— Да, или я бы о ней не узнал. Понимаете, в чем дело: вы задали вопрос, что было бы, если бы не было этой жизни. Была бы другая жизнь, естественно, жизнь очень недостойная, очень плохая, в отрыве от — нет, я даже не хочу об этом говорить! Такого не может быть, потому что не может быть никогда, Господь с вами!
— Я читаю вашу книгу, и второе издание мне понравилось больше, чем первое. Знаете почему? В первом вы «спрямляли» события, выстраивали их хронологически, как положено в мемуарной книге, чтобы события шли последовательно: детство, отрочество, юность, мои университеты, работа здесь, работа там, пришел в «Вымпелком», конкурировал за частоту — все по очереди. В новой книге вы вдруг говорите: «Нет, подождите, про детство — отлично, но вот у меня есть фотография, где два моих американских партнера, я сейчас про них расскажу, а потом пойдем дальше». И это вдруг оказалось очень похоже на вас: у меня ощущение, что вы не из тех, кто жестко планирует настоящее и будущее, а из тех, кто вдруг идет по пути озарения. Вспыхнуло, уловили — пошли. Так строилась ваша биография?
— Я могу объяснить некую логику этой книжки. У меня — здесь в том числе — собран архив документов, фотографий. И книга, по сути дела, это комментарий к тем фотографиям и документам, которые вывалились из моего архива. Там, где нет фотографий и документов, хотя были и события, иногда очень яркие — о них я не пишу. Ну чего о них писать? Со слов — иногда сам не поверишь: неужели такое было? Где документы? Нету. По сути дела, я даю комментарии к фотографиям и документам, которые у меня нашлись, которые есть у каждого человека. И это очень интересно. Я призываю всех, когда доживете до определенного возраста, перебирать пачку своих фотографий и балагурить на сей счет. Это может быть очень интересно!
— Балагурить по поводу серьезного — самое интересное из всего, что есть в этой жизни! Но для того, чтобы это было возможно, нужно, чтобы фотоаппарат стал другом с юности, с детства.
— Да, у меня так и было.
— Каким был ваш первый фотоаппарат? Он же был не пленочным, а со стеклянными пластинами.
— Первым моим фотоаппаратом был «Фотокор» — камера 9x12, в нее вставлялась кассета со стеклянной пластинкой 9x12. У нее была светосила 4,5, такие раздвижные меха. «Фотокор» был куплен в комиссионном магазине на Старом Арбате — Нового тогда не было — почти напротив выхода Большого Афанасьевского на старый Арбат, с левой стороны. Там и сейчас довольно высокое здание еще довоенной постройки, и в нем на первом этаже был комиссионный магазин. Я долго канючил, мне давали деньги. «Фотокор» был абсолютно дешевый, но это было счастье.
— «Это было счастье» в вашей книжке повторяется постоянно. Сначала радиоприемник, который вы сами для себя собрали…
— Приемник-то был самодельный, это просто.
— А телевизор?
— А телевизор — это уже событие! Телевизор у меня действительно был самодельный, это, наверное, год 50-й. Боже мой, вы знаете, бывает в жизни везение, божья благодать — это радиолюбительство. И я не знаю, что бы со мной было в той очень хулиганистой послевоенной Москве, если бы не радиолюбительство. Это было захватывающе интересно!
— Вам было кому подсказать? Ведь отца уже не было, отец погиб.
— Нет, отца уже давно не было. В нашем классе радиолюбителей насчитывалось всего 2–3 человека, между прочим. Сергей Макарович Алексеев — Боже мой, наш учитель физики — с большой буквы! Мы захаживали друг к другу домой. Я к учителю — это понятно, а учитель ко мне в Большой Афанасьевский, в нашу коммунальную квартиру захаживал — и вот было событие. К Диме учитель пришел! Причем не с жалобой, а по-дружески.