Спорная экспертиза
Деятелей первых десятилетий Судебной реформы волновала не только юридическая, но и нравственная сторона правосудия. В этом с ними была согласна передовая часть общества, а газеты и журналы не раз брались бурно обсуждать, насколько в том или ином судебном процессе соблюдены моральные нормы.
«Груба жизнь!»
Молодая девушка, недавняя выпускница Смольного института благородных девиц Елизавета Черемнова, бредила сценой. В те годы до отношения к театру как к «храму искусства было ещё довольно далеко. Актёр воспринимался «приличной публикой» как обслуживающий персонал. Отсюда и отношение — на молодую женщину-актрису смотрели как на куртизанку. Вспомним горькие слова Нины Заречной из последнего акта «Чайки»: «Завтра рано утром ехать в Елец в третьем классе... с мужиками, а в Ельце образованные купцы будут приставать с любезностями. Груба жизнь!» Елизавета Черемнова о «грубости жизни» ещё не подозревала, как не знала о ней до поступления на сцену чеховская героиня.
Дебютом Елизаветы стала роль Ольги Павловны в пьесе Соллогуба «Сотрудники». Роль 17-летней девушки, недавней выпускницы пансиона, кокетливой, любящей театр и мечтающей о «взрослой» жизни, была как будто списана со «смолянки» Черемновой; судя по всему, она имела успех.
После того как отзвучали аплодисменты, начинающей актрисе представился московский нотариус Николай Назаров. Напирая на традицию «взрослых» театров отмечать премьеру кутежом, он пригласил Черемнову в ресторан «Эрмитаж», пообещав присутствие на ужине «узкого круга друзей». Друзей «не случилось», ужин накрыли в отдельном номере, который был заранее обработан наркотическим веществом. Иными словами, Назаров действовал как циничный и опытный соблазнитель. План его вполне удался и сошёл бы ему с рук, если бы он не возжелал «продолжения банкета». На следующий день Черемнова, понимавшая, сколь двусмысленной выглядит ситуация и уже решившая не поднимать шума, получила анонимное письмо, в котором автор настаивал на продолжении «отношений» под угрозой огласки. Черемнова обратилась к властям с заявлением об изнасиловании.
Назаров свою угрозу исполнил, хотя и далеко не сразу: через подставное лицо он опубликовал в газете «Московский листок» двусмысленное стихотворение о девушках нетвёрдых моральных устоев, содержавшее прозрачные намёки, и потрудился разослать экземпляры знакомым Елизаветы. Дело было возбуждено, но девушку это не спасло, она покончила с собой выстрелом из револьвера на паперти храма Христа Спасителя, оставив записку: «Я умру. Но вы, пожалуйста, не воображайте, что вы причина моего самоубийства. Вы презренное ничтожество и в силу своего ничтожества не можете быть причиной такого великого акта в жизни моей, как её прекращение».
Следствие ведёт…
Ввиду большого общественного резонанса ещё за полтора года до самоубийства следствие было поручено следователю по важнейшим делам Московского окружного суда Николаю Васильевичу Сахарову. Немолодой уже человек (ему шёл 55-й год), он стал следователем в 1866-м одновременно с рождением нового суда. Это был опытный и неравнодушный судебный деятель, настоящий мастер своего дела, распутавший десятки преступных хитросплетений. Он прекрасно понимал, что сбор достаточных для предъявления обвинения доказательств в данном случае превращается в задачу крайне трудноразрешимую, и пошёл по единственно возможному пути: реконструировать события того злосчастного вечера максимально полно с тем, чтобы убедить присяжных в изначальной злонамеренности Назарова, отвергающей возможность «добровольного согласия». С этой целью им были собраны характеристики подозреваемого, альфонса и картёжника, и многочисленные свидетельские показания. Кроме того, Сахаров назначил ряд экспертиз, одна из которых заслуживает отдельного рассказа.