Анонимные трудоголики: почему чрезмерный труд приносит больше вреда, чем пользы
Интервью с антропологом Джеймсом Сузманом, который отрицает все, что транслирует вам начальство.
Скорее всего, вам знакома тревожная тяга к продуктивности. Вероятно, вы ощущаете ее даже сейчас, читая эти строки и одновременно думая о накопившихся письмах в рабочей почте, сообщениях в Slack, которые падают одно за другим – пока вы занимаетесь чем угодно, кроме как тем, за что вам платят. Образно это похоже вот, на что: вы – дроны, днями и ночами кружащиеся над собственными жизнями, над рабочими делами (и что уж там – личными тоже). Этот стиль существования стал данностью, да настолько, что мы редко задумываемся, а как все началось. Может быть, жизнь изменилась с приходом в нее смартфонов, когда почтовые ящики внезапно стали помещаться в наших карманах? Или же все поменяло возникновение интернета, который соединил (и позволил нам работать друг на друга) минуя время и пространство?
В своей новой книге Work: A Deep History, From the Stone Age to the Age of Robots («Работа: полнейшая история, от каменного века до эпохи роботов». – Прим. GQ) философ Джеймс Сузман обращается к куда более ранним временам. Если точнее, то объект его исследований – времена на 10 тысяч лет предшествовавшие так называемой сельскохозяйственной революции. Когда в случае засухи или нашествия паразитов исчезали целые поселения. Во времена, породившие первые представления о таких понятиях как «дефицит» и «производительность». Когда достаток стал считаться утопией, и вместе с этим на жизнь обрушились тяготы продуктивности. Звучит знакомо, не так ли?
Чтобы объяснить, как это случилось, Сузман опирается на свои многолетние исследования племен бушменов, проживающих в южной Африке. В частности, на историю общины дзю/хоанси, члены которой до второй половины прошлого века продолжали заниматься охотой и собирательством, копируя образ жизни предков, проживавших около 200 тысяч лет назад.
Сопоставляя и сравнивая жизнь этого племени, народ которого работал лишь по 15 часов в неделю, с более поздними фермерскими общинами Сузман уловил изменения, которые привели к новому отношению к труду.
Во времена пандемии, когда нам всем пришлось взглянуть со стороны на собственные жизни, быт, пересмотреть взгляды на экономическое неравенство и культуры потребления, Сузман не просто демонстрирует, что жизнь наша когда-то была совершенно иной. Но и выдвигает теорию о том, что вскоре она снова снова изменится.
GQ: Философия продуктивности, идея о том, что нам следует как можно больше работать, чтобы жить здорово – впервые зародилась в сельскохозяйственных общинах, так?
Да, можно сказать и так. До возникновения культуры земледелия у охотников была работа, которая буквально их кормила, и они были этим довольны. Теперь люди спрашивают меня: «Как так вышло, что бушмены работали по 15 часов в неделю? А чем они занимались все оставшееся время? Неужели это не скучно?» Охота захватывала дух, мысли, сердца этих людей, это был необыкновенный синтез интеллекта и нервотрепки, и древние люди ценили его. Мы ощущаем нечто похожее, когда занимаемся спортом, ходим в походы – все эти активности позволяют расслабиться и развеяться. А теперь представьте, что случилось с приходом сельского хозяйства: рабочий день внезапно сильно увеличился, потому что люди стали заложниками ряда новых рисков. Внезапно в их жизнях появился дефицит, а работа стала постоянной и всеобъемлющей. Ленность стали осуждать, а работоспособность поощрять.