Боги и монстры
Надежды, страсти и мечты Теодора Курентзиса
Один из самых ярких дирижеров мира, бросивший солнечную Грецию ради ледяной российской провинции, своими бескомпромиссными экспериментами не устает будоражить критиков и слушателей.
Я никогда не был в Перми. Знаю, что всю войну и довольно долгое время после этот город назывался «Молотов» в честь сталинского наркома. «А потом нас всех эвакуировали в Молотов», – так начинала каждый раз свой рассказ одна питерская балерина, проведшая там девочкой всю войну. Такие имена так просто не даются и бесследно не исчезают. Они застревают и живут в подсознании, как осколки той ледяной бури, которую устроил Боб Уилсон в «Травиате» на сцене Пермской оперы.
Я вообще не понимаю, как Теодор Курентзис, южный человек и теплолюбивое создание, там прижился и даже, кажется, нашел свой второй дом. Там же стужа, холод и снег, который не тает шесть месяцев в году. Ни один из комиссаров несостоявшейся культурной революции, об успехах которой радостно рапортовал «Сноб» семь лет назад, в Перми не задержался. Ни Марат Гельман со своими арт-провокациями, ни Эдуард Бояков со своим «Политеатром». Всех повымело в другие, более теплые края. Ничего из их проектов не прижилось на промерзшей пермско-молотовской почве.
А Курентзис остался. Один. Как ему это удалось? Почему? И не то чтобы не было других предложений. Его звали и продолжают звать лучшие театры мира. Постерами с его портретами завешаны все улицы европейских городов, когда он там гастролирует. Отчеты о выступлениях его оркестра MusicAeterna публикуют на первых полосах самые влиятельные газеты. И не обязательно хвалебные, но всегда неравнодушные, пристрастные, какие-то ошарашенные. Ясно, что событие, ясно, что фигура. Что это надо хотя бы раз увидеть или услышать. Без него современный ландшафт классической музыки пуст, сер и беден. И в свои сорок четыре года он остается возмутителем спокойствия в сонной консерваторской заводи. «Я пришел дать вам волю» – фраза, сказанная по совершенно другому поводу и в других обстоятельствах, странным образом рифмуется у меня с образом этого черноволосого грека, совершающего свои магические пассы в наэлектризованной тишине. Так было в прошлом году в Петербургской филармонии, когда он дирижировал моцартовским «Дон Жуаном» в концертном исполнении. Так было этим летом в раскаленном, как горячий цех, Большом зале Московской консерватории на эпохальном исполнении Шестой симфонии Малера.
С Теодором мы говорили дважды в московской квартире, которую он снимает уже много лет на Смоленке. Сталинский дом с видом из окон на серые стоячие воды Москвы-реки и бурливую, бессонную набережную. О хозяине, кроме икон, книг и премии «Золотая маска», напоминает несколько старых фотографий, стоящих на комоде. Мама, отец, брат, он сам. Все красивые, залитые ярким южным солнцем. Теодор не любит рассказывать про семью. Из интернета знаю, что брата зовут Вангелино, что живет он в Праге. Пишет музыку. А мама осталась в Афинах. Преподает в местной консерватории. C отцом она развелась, когда Теодору было пятнадцать лет. С фотографий на нас смотрит сумрачный, неулыбчивый мальчик с капризным, красиво очерченным ртом. Как говорят, вещь в себе. Сочинять музыку начал в три года. В восемнадцать лет окончил Национальную консерваторию в Афинах. Потом был Петербург по классу легендарного педагога Ильи Мусина. Но заявил о себе Теодор рано. Хотя в академических кругах и среди классических музыкантов его долго отказывались принимать всерьез. Слишком картинно откидывает волосы и размахивает руками, когда дирижирует. Слишком многословные дает интервью. Слишком красивый.
По российской традиции гений должен быть всегда немножко убогим и как минимум странненьким и страшненьким. Ему должны все сочувствовать и сострадать. А как можно сочувствовать этому белому смокингу, гордому профилю и двухметровому росту? Ну и журналистская братия постаралась. В отечественных водах редко водятся такие экзотические птицы. Теодор был идеальной кандидатурой для глянцевых разворотов и обложек. Он раздражал, возбуждал любопытство и интерес. Теперь я понимаю, что весь самопиар, который ему так часто вменяли в вину, был в каком-то смысле детской наивной самозащитой от взрослого, холодного и враждебного мира, не спешившего его полюбить и принять. Да и как это было возможно, если великого Караяна он во всеуслышание называл дутой фигурой, а пение Паваротти и Флеминг – музыкой для джакузи. Да и спектакли, которыми он дирижировал в Большом, «Дон Жуан» и «Воццек», были далеко не однозначными событиями, рассчитанными скорее на дискуссии среди меломанов и знатоков, чем на зрительские восторги. (Также в БТ Теодор дирижировал спектаклем «Возвышение и падение города Махагони» Курта Вайля в рамках гастролей Театро Реал (Мадрид) в сентябре 2011 года.)
Еще одна наша встреча должна была состояться в Бонне. Но за неделю Теодор отменил концерт. Никуда не поехал и я. Договорились встретиться снова в Москве, у него на Смоленке.
Наш разговор начался с того, что в современном мире невозможно скрыться и каждый отмененный концерт – это всегда повод для пересудов в интернете. Зазнался, «дает звезду» или выдохся, устал, все-таки тоже живой человек. Теодор не особо хотел муссировать эту тему.
Любой музыкант, делающий международную карьеру, все время должен оправдываться перед другими людьми.
– Любой музыкант, делающий международную карьеру, все время находится в ситуации, в которой должен постоянно оправдываться перед другими людьми. Если кто-то не придет в офис или просто возьмет отпуск по семейным обстоятельствам, то это не становится предметом всеобщего обсуждения. В лучшем случае отдел кадров или непосредственный начальник поинтересуется, где ты или что происходит. Но если подобное случается с музыкантом, то из этого делают целое событие. Не люблю навигаторы. Это так жестоко, что тебя всюду могут найти без твоего желания, запеленговать, определить твое местонахождение.
Но вы есть в «фейсбуке», пользуетесь гаджетами.
В основном для коммуникации, чтобы быстрее связаться с друзьями. Никакие комментарии не пишу, очень редко что-то выкладываю сам. Все, что видят люди на моей странице, делает мой ассистент. Я думаю сейчас о том, что раньше мы все боролись с ЦРУ и ФБР, которые хотели нас держать под колпаком и неусыпным контролем. А сегодня мы стали добровольными заложниками этой системы постоянной слежки и учета. У нас в Греции даже есть такое выражение: «На тебя завели конверт», что-то вроде досье, которое пополняется все новыми сведениями, доносами. А теперь никакие осведомители не нужны, достаточно проглядеть твою фейсбучную ленту. Не понимаю, зачем за других делать их работу?
У меня другой вопрос: зачем нужно все время объявлять, где находишься, что делаешь, чем занимаешься? Это что, своего рода социальный эксгибиционизм?
На самом деле это самый безличный и упрощенный способ коммуникации. Раньше, чтобы познакомиться с девушкой, тебе надо было как минимум ее увидеть, узнать, где она живет, как зовут, раздобыть ее телефон и т. д. Или чтобы беседовать с кем-то, критиковать что-то – нужно было говорить в глаза собеседнику. Сегодня все это можно проделать без особых усилий, потому что есть «Фейсбук». И все сделались такими наглыми, беззастенчивыми, агрессивными. В виртуальной реальности любой трус может стать великим наглецом и демагогом, спрятавшись за псевдоним и клавиатуру. Во времена моего детства были очень популярны разные абсурдные конкурсы. Их проводили дешевые бульварные издания: самое высокое дерево, самый толстый человек… Сейчас этим, как в цирке, переполнено и кишит все интернет-пространство. Есть сайты, занимающиеся исключительно клеветой. И столько фальсификаций, какого-то оголтелого вранья, что уже не можешь различить, есть ли в чем-то правда.