Hе забывается такое никогда
Организаторы светского процесса в двухтысячных делятся подробностями прекрасной эпохи, которые поклялись выкинуть из памяти — да вот не получается.
Александр Соркин, ресторатор
Мне всегда хорошо. Но поймите, в двухтысячном мне исполнилось тридцать четыре. Поскольку это самый продуктивный возраст для мужчины — и в сексуальном плане, и в смысле проектов, — то началось самое шикарное. К тому же в нулевые стало гораздо менее опасно. Точнее, опасности поменялись. В девяностые был немножко каменный век, первобытно-общинный строй. Меня три раза грабили, вся голова в шрамах. В двухтысячных братва сменилась на милицию. Случился поворот в сторону гламура, евродиско, хорошей буржуазной жизни. И шампанского. До этого хлестали водку и виски, а тут узнали, что пить надо «Дом Периньон». Оказалось, что в клубах есть такое понятие — «вынос», когда под фанфары, с огоньками выносят большое количество бутылок шампанского. Это в Москве Леша Горобий ввел, царствие ему небесное.
А еще как раз тогда появились столы — в этом деле, конечно, Горобий был королем со своим «Дягилевым» и проектами «Зима», «Весна», «Осень», но и мы с партнерами в Cabaret этим занимались. У нас столы были полукруглые, мы их называли «лузы», и каждый был закреплен за определенной финансовой группой. Тогда ведь все олигархи сильно выходили в свет. Это не считалось зазорным. Ограничения по поведению начались, только когда они близко подружились с Кремлем и им стали делать замечания типа «Take it easy, ребята» — особенно за границей. А какой концерт Шнура Олег Тиньков устроил в Куршевеле! Там, сами понимаете, были все! Вокруг столов, естественно, происходило соединение секса и денег. Секс приходил сам или с помощью условного Листермана — это было его время, он подводил красивых девушек из предместья к бизнес-элите и создавал союзы без всякого онлайна. Но я посмотрел — у него сейчас в инстаграме больше миллиона подписчиков. Что произвело на меня большое впечатление. Моралистам тут, конечно, делать нечего, но я знаю Петю очень давно и люблю за то, что он никогда не скрывал своей деятельности, в отличие от коллег, которые называют это какими-то другими словами. В девяностые Листерман, кстати, жил в Париже, и, уж поверьте мне, кому надо было, пользовались его услугами уже тогда.
Как раз в двухтысячных в Москве появились ночные клубы, а в них соединение секса и денег — главная игра по определению. И фейсконтрольщики появились — почему-то все по образованию отоларингологи. Или дантисты, как Паша Фейсконтроль. А баров, как сейчас, практически не было. Если клуб бордельного типа, то там перекос в сторону секса. Если гламурного типа, то в сторону денег. Главное — создать здоровую комбинацию, чтобы было весело и не напоминало публичный дом в буквальном смыcле этого слова. Кстати, в клубы приходили женщины вполне себе материально состоятельные: Ксения Собчак, Ольга Слуцкер, Ульяна Цейтлина, Света Меткина, Гога Ашкенази. Кто-то правда богатый, кто-то — легендированный. Многие мне до сих пор хорошие подруги. Мы с управляющим недавно вспоминали, как он позвонил в изумлении: «Не может быть –три дамы выпили три ведра вина!»
Ну и танцевали, конечно. В клубах буржуазного типа мужчины, которые платили за стол, сидели, а танцевали девушки, гомосексуалисты и спортивные ребята, хорошо умевшие это делать. Я в лучшем случае пританцовывал. Играли евродэнс, всякие ремиксы на Барри Уайта. Кстати, на южном берегу Франции до сих пор такое играют: плейлист в La Guérite в Каннах этим летом в Москве вызвал бы ужас. А там все еще двухтысячные, как и в Les Caves du Roy, где пьяные люди слушают хиты. И вообще, в Сен-Тропе это лето прошло в стиле нулевых, такого количества лодок я не видел с 2010 года. В ресторане Opera вынесли сто пятьдесят (я сам считал) бутылок «Кристалла» — гуляли украинские олигархи, но лучше бы, конечно, русские.
Дело не во вдруг образовавшейся в нас жадности. Помните, Остап Бендер говорил, что, предположим, тот блондинчик играет в шахматы хорошо, а брюнет в девятом ряду — похуже, и никакими лекциями это не изменить. Тут тоже речь о базовом, корневом свойстве. Но когда у тебя есть уверенность, что завтра ты заработаешь больше, то тратишь смело. А когда не уверен, то не будешь отдавать все любимой женщине. Или нелюбимой, или просто женщине. Сам я не очень щедрый, врать не стану. Но мой бизнес всегда был связан с тем, что чем больше щедрых, тем больше выручка. В двухтысячных тратить деньги было модно, причем это была мировая тенденция, связанная с переоцененным рынком недвижимости и нефти. Мы с друзьями, когда ехали отдыхать, брали с собой все деньги, что были, и спокойно там оставляли. Потому что были уверены: вернемся и заработаем. Каждый Новый год мы поднимали за это тост. Русские двигались в гору — и миллионеры, и рестораторы, и те, кто таксовал. Первое осознание того, что можно вернуться и не заработать, появилось как раз в 2010‑м. Сейчас неопределенность будущего оправдывают пандемией. Но не будь