Смешанное расстройство
Что делать, когда обычный здоровый ребенок ведет себя непредсказуемо? Да так, что и родители, и педагоги только разводят руками, не в силах ничего изменить. Давайте поразмышляем вместе
— Я понимаю, что вы нам, конечно, ничем не поможете… — женщина сокрушенно покачала головой.
— Не сказать, чтоб многообещающее начало разговора, — заметила я.
— Ой да, простите, — она вроде как спохватилась, улыбнулась невеселой улыбкой, достала толстую медицинскую карту.
Я была уже почти уверена, что у ее ребенка какое-то тяжелое, инвалидизирующее, неизлечимое и, возможно, прогрессирующее заболевание. В таких случаях ребенку я, как правило, действительно ничем помочь не могу, но поговорить с матерью иногда бывает полезно для облегчения общей ситуации.
— Я, наверное, просто выговориться пришла, — сказала между тем женщина, полностью оправдывая мои предположения.
— Я вас внимательно слушаю. Какой основной диагноз у ребенка?
— Смешанное расстройство поведения и эмоций.
Оп-па! — мысленно воскликнула я. А вот под этим — я знала по опыту — может скрываться все, что угодно, от не выявленной до поры шизофрении до педагогической запущенности.
— Сколько лет ребенку?
— Двенадцать.
— Учится в обычной школе?
— Сейчас нет.
— В спецшколе?
— Нет, на дому. Наверное, я бы предпочла спецшколу. И наверное — ужасно так говорить, я понимаю, — мне было бы легче, если бы он был настоящим инвалидом — ментальным или физическим, все равно, ну вот чтобы люди на него смотрели и сразу понимали: ребенок инвалид, ходить не может или там синдром Дауна у него, нарушение интеллекта.
— Вы бы хотели, чтобы вместо вашего ребенка у вас был ребенок с синдромом Дауна? — не скрывая удивления, отзеркалила я. — Это решило бы какие-то существующие у вас сейчас проблемы? Я вас правильно поняла?
Женщина дернулась, как от удара, а потом решительно закивала:
— Да! Я бы тогда его лечила и развивала спокойно, всем пользовалась, что нам положено, и вообще понимала бы, на каком я свете. И вообще, сейчас везде говорят, что все дети с синдромом Дауна сплошь добрые и эмоционально позитивные.
— Врут, — твердо сказала я. — Дети, родившиеся с синдромом Дауна, по характеру разные, как и все остальные люди, но с очень серьезными нарушениями по здоровью и интеллекту. Но давайте вы все же расскажете с самого начала.
— Да, конечно.
Славик родился в срок после желанной беременности, абсолютно здоровый и очень симпатичный. Сплошная радость. Развивался тоже по возрасту: вовремя сел, встал, пошел, заговорил. Истерики, конечно, были, если что не по его, ребенок мог швырнуть что-то в мать, ударить, но его ласково увещевали и говорили между собой: он же маленький еще, не понимает. Потом: наверное, это кризис трех лет или что-то такое.
Еще до настоящего садика попробовали отдать Славика в группу Монтессори. И вот именно там прозвенел первый звоночек: он бьет других детей, отбирает у них игрушки, не слушается воспитательницу.
«Разве это не их дело — его окоротить и заставить?» — спросил муж и отец, который в свое время сам ходил в садик и, отличаясь весьма буйным нравом, немало посидел «на стульчике» и даже в кладовке.
— Нет, это не наше дело, — ответили педагоги частного садика и попросили забрать Славика. — У нас образовательное, а не исправительное заведение. Возможно, вашего ребенка нужно обследовать и лечить, — добавили они на прощание.
Пошли сначала к терапевту, потом к неврологу. Невролог сказал, что все в порядке, и тоже упомянул про кризис трех лет. Стали ждать окончания кризиса. Кризис не кончался.