Когда Бог силен в твоем теле
Суфизм: тайная мистика в сердце Чечни и Ингушетии
«РР» часто писал о Чечне и Ингушетии. Обычно мы рассказывали о терроре и несправедливостях, но даже в исследовании подобных тем нам постоянно встречались сильные духом люди — творцы, борцы за правду, истинные герои. Порой они черпали силы в суфизме — эзотерическом течении ислама, наследии выдающихся духовных учителей — таких, как легендарный Кунта-хаджи Кишиев. В актуальных репортажах мы касались мистических традиций, но кратко, на полях. Теперь «РР» представляет популярное введение в суфизм Северного Кавказа.
В центре была пустота. Вокруг вращались широкие кольца: сотни мужчин двигались как один под грохот бубнов из козлиной кожи и бесконечные выкрики «ля илляха иль алла» — «нет бога кроме Аллаха». Белые ленты на папахах сливались в единый круг. По преданию, они увеличивают благодатную силу действа в семьдесят раз. Кольца замирают, раскачиваются на месте и движутся обратно. Голоса все громче. Сотни ног вышагивают в такт, словно части единого тела. Только подпрыгивают порой в азарте лихие музыканты, ускоряя и без того быстрый темп. Уже почти час длится кружение. Вертится небо, вращаются стены дома и столы с угощением. Только центр остается неизменным. Но каждый участник обряда чувствует кожей, что там больше не пустота. Там — присутствие Бога.
Посторонний мог принять эту картину за странный танец. Этим он оскорбил бы участников, ведь они совершали зикр — обряд поминания Аллаха. В суфийской общине умерла тихая старушка. Родичей осталось мало, но религиозные связи не менее сильны, чем семейные или клановые. И вот уже три дня сотни членов братства собираются на церемонию, чтобы облегчить покойной путь в рай.
— Одинокому молиться тяжело, его Иблис отвлекает, — объясняет участник обряда. — Если я молюсь, то языком совершаю богослужение. Если слушаю молитву, — то ушами. В зикре я поминаю Аллаха всем телом — и шайтан во мне тоже вынужден повторять движения и молиться. Это для него мучительно, ему уже не до пакостей. В зикре мирское уходит, ты молишься с чистыми мыслями, не думая о деньгах, работе или семье.
Каждый день в Чечне и Ингушетии совершаются десятки зикров. Устраивают их приверженцы суфизма — мистического течения в исламе. Он так загадочен, что даже его название вызывает споры. Самая распространенная версия гласит, что оно происходит от арабского «суф» — «шерсть», так как древние аскеты носили колючую шерстяную одежду. Другие производят его от навеса суффа, под которым во времена Пророка собирались бедняки. Третьи — от слова «ас-сафа», означающего прозрачность и чистоту. По методам духовного роста суфии делятся на тарикаты. В переводе с арабского это слово означает «путь» — то же, что и китайское «дао». Внутри тарикатов возникло множество братств, управляемых учителями — устазами. Каждое отличается по обрядам, а порой и по форме одежды.
Как и в учении йоги, сокровенные знания здесь передаются не по книгам, а от сердца к сердцу, от устаза к ученику — мюриду. Воспитанник должен подчинить свою волю учителю, видеть в нем образец для подражания. Наставник дает ему вирд — набор духовных практик — и несет за ученика ответственность перед Аллахом. Шейху Кунта-хаджи Кишиеву приписывают слова: «Если у учителя в разных местах умирают две тысячи мюридов одновременно, он успевает помочь каждому при отделении души от тела и держит ответ перед ангелами-мучителями за деяния ученика».
Суфизм быстро распространился по Азии и Африке, шагнул за пределы исламского мира. Европейцы восхищались стихами Джалаладдина Руми, не подозревая, что они звучат в обрядах тариката Мевлеви, основанного сыном поэта. Французский философ Рене Генон стал адептом тариката Шазилия и провел остаток жизни в Каире. Большинство чеченцев и ингушей — суфии. Лидеры орденов — влиятельнейшие люди региона. Но если о тейпах (местных кланах) слышали многие, то кавказский суфизм, ничуть не менее значимый, на удивление мало исследован.
Большой хулиган
Рядом с кругами, возле группы поющих людей, стоит высокий длиннобородый старик Магомед. Он дирижер этого оркестра, с посохом вместо палочки. Такова обязанность туркха, главы сельской общины. Выше него — только тамада, наставник. Без выходных и почти без отдыха Магомед устраивает суфийские обряды в селении Майртуп. Порой он за день успевает на три похоронных зикра, освобождаясь лишь поздно вечером. Дедушка не берет платы, зато обретает нечто большее — спасение после смерти и незыблемый авторитет. Сельчане без колебаний доверяют ему решение важнейших проблем. Мало кто знает, что в юности этот величественный бескорыстный старец был веселым фарцовщиком, смело ходившим по грани, а то и за гранью закона, и даже не помышлявшим о религиозном пути.
— Я большой хулиган был. С восьмого класса пил, в карты играл, — рассказывает Магомед за плошкой дымящегося мяса. Зикр окончен, помощники разносят еду, и туркху можно наконец отдохнуть. — В 1972 году, еще школьником, поехал в Москву спекулировать, покупать вещи у иностранцев. Днем зарабатывали, ночью в ресторане гудели. Доход был больше, чем у секретаря райкома. В первый же день — 480 рублей! Пять костюмов купил, под каждый туфли подобрал. У взрослых такого не было. Через два месяца получаю письмо от брата: «немедленно возвращайся в школу, не то повешу». А какая школа, когда тут такое дело! Потом узнал, что он на поезде за мной едет. Я сел на самолет — и назад. После армии домой приехал, как раз на зикр попал. Поймали меня старики. Сказали: ты должен вступить в наши ряды. Потому что я пел красиво, для зикра это важно. Но если ты суфий, со многими привычками распрощаться надо. Я спросил: «Вы что, мне верите?» Они ответили: «Верим». Гляжу, положение безвыходное. Согласился. С тех пор тружусь ради Всевышнего. Я полностью занят нуждой людей. Если б не те старики, давно на том свете был бы. Друзья из воздуха деньги делали — и мне предлагали. Миллиардерами стали. Многие уехали в Австралию, в Европу. Потом между собой что-то не поделили. Одного убили, другого… Почти никого не осталось. Слишком большие деньги были, много проблем принесли. А я здесь спокойно жил. Торговал, но без криминала. Машина была, дом, еда. Что еще надо? Потом и такую работу потихоньку бросил. Полностью отрекся от земного. Люди увидели, поставили меня на эту должность. Сейчас почти нет времени заниматься своими делами. То похороны, то свадьба, то драка. Старший нужен везде.
«Шире круг»
Суфии нередко относятся к своим церемониям без высокопарности, с чувством юмора. Могут даже пересылать друг другу видео зикров с наложенной на них трансовой музыкой. Основные виды церемоний в шутку называют «Шире круг», «Веселые ребята» и «Тяжелый рок».
Громкие зикры, при всей несхожести, начинаются и заканчиваются почти одинаково. Сперва мюриды, сидя на скамейках или на полу, запевают молитвы. Мелодия становится все громче и быстрее. Участники раскачиваются в такт, настраиваются на будущую медитацию, мысленно обращаясь к Аллаху. Наконец они встают и переходят к главному действу.
Прозвище «Шире круг» относится к самому распространенному зикру — кунтахаджинскому. Его регулярно проводят не только в республиках Северного Кавказа, но даже в Бельгии, где много эмигрантов. Под ритмичные песнопения и выдохи «Уллах!» мюриды движутся по кругу, постепенно ускоряясь. Чтобы участники не впали в транс, туркхи иногда меняют направление бега. Такой зикр требует недюжинной выносливости. Недаром богослов Ахмед-хаджи Пошев сравнивает его с марафоном. Благодаря зикрам он занимал в армии призовые места на соревнованиях по трехкилометровому кроссу. Зикр чиммирзоевцев, к которым принадлежит туркх Магомед, похож, но здесь используют жирхи — вид бубна. Бывают и женские зикры, зачастую более экспрессивные, чем мужские. Участвуют в них, как правило, старушки.
«Веселыми ребятами» называют последователей шейха Вис-хаджи. Суфии в белых шапках напевают хором молитвы, звучащие как красивые светские песни, аккомпанируя на барабанах и чеченских скрипках — пондарах. Этот орден — единственный, где разрешены совместные зикры мужчин и женщин.
Наконец, «тяжелые рокеры» ритмично трясут головами. У них особенно часто случаются видения и потеря сознания. Такой зикр делают последователи четырех шейхов — Мани, Хусейна-хаджи Гарданова, Бамат-Гирея Митаева и его сына Али, причем у последних он длится до шести часов.
Не каждый старик выдерживает длительный зикр, но они его обязательно начинают и заканчивают. Говорят, однажды туркх вынужденно покинул церемонию. Без него суфии не могли остановиться и кружились часами, пока не вернулись посланные в соседнее селение за другим опытным старейшиной. Тот взял управление на себя и прекратил бесконечный бег утомленных мюридов.
Заканчивается действо полифоническим распеванием назмов — песен, посвященных деяниям Пророка, устаза, а порой и его семейства. Это одни из лучших образцов живого фольклора, сохранившегося в России. Мелодии напоминают грузинские, но вместо раздолья, уместного за пиршественной чашей, в них звучат сила и уверенность. Зачастую мюриды сочиняют новые назмы. Одни забываются, другие остаются надолго. Во времена Ичкерии некоторые братства даже пели здравицы Джохару Дудаеву.
Два учителя
Странные суфийские обряды со стороны кажутся анахронизмом. Но в последние двести лет каждый раз, когда кавказским народам грозила опасность, решение предлагали именно суфии.
Впервые они прославились во время Кавказской войны. Разрозненные кланы горцев не могли противостоять российской армии, одолевшей Наполеона. Пушки легко разрушали старинные боевые башни — и с конца XVIII века их строить перестают. Крепости, воздвигнутые генералом Ермоловым, были неприступными для горских отрядов, а вырубка леса затрудняла партизанскую войну. Требовалась идеология, способная объединить кавказские народы для отпора врагу и собрать вольнолюбивых горцев в дисциплинированные армии. Суфизм с безусловным подчинением мюрида устазу идеально подходил на эту роль.
Русские столкнулись с «мюридизмом» еще в конце XVIII века. Чеченский проповедник шейх Мансур нанес России несколько чувствительных поражений. В 1791 году он был пленен и впоследствии умер в Шлиссельбургской крепости. Но еще до его смерти в дагестанском селении Гимры родился легендарный имам Шамиль. Он был суфием, представителем тариката Накшбандия, возникшего в XIV веке в Средней Азии. С помощью этой идеологии Шамиль объединил десятки народов в едином теократическом государстве — Северо-Кавказском имамате и создал мощную армию, с которой четверть века противостоял огромной империи. В 1850-х годах на борьбу с ним тратилась шестая часть российского бюджета. В 1859 году постаревший в боях имам сдался в плен на горе Гуниб. Его с почестями привезли в Санкт-Петербург, где он был принят императором. Затем Шамиль поселился в Калуге. Там он любил прогуливаться по лесам, напоминавшим ему Чечню.
Самих же чеченцев Кавказская война почти истребила. Гибли не только воины. В отместку за вылазки горцев российские отряды уничтожали целые селения, зачастую не имевшие отношения к набегу. На момент пленения Шамиля от народа осталось менее 100 тысяч человек. В условиях национальной катастрофы возвысился другой проповедник — Кунта-хаджи Кишиев, принадлежавший к тарикату Кадирия, который возник в XII веке в Багдаде.
Проповедовать Кунта-хаджи начал еще во время войны. Впервые на Кавказе он ввел громкий зикр — круговое движение мюридов с пением религиозных формул. Из-за конфликта с Шамилем устаз уехал в Мекку, откуда возвратился уже после поражения имама. Кунта-хаджи призывал к мирному сосуществованию с русскими ради сохранения культуры и веры. Газават он заменил духовным джихадом — борьбой за собственное моральное совершенство. Поэтому некоторые историки сравнивают проповедника с Ганди. До сих пор его последователи говорят: «Мы подчиняемся президентам, пока они в нашу религию не лезут».
Подобный призыв к измученному войной Кавказу лег на благодатную почву. В изумительно короткие сроки устаз обзавелся тысячами последователей и создал разветвленную систему управления. Во главе восьми участков стояли наибы, которым подчинялись старейшины в аулах. Это тревожило российскую администрацию, уже обжегшуюся на «мюридизме». Движение пока было мирным, а сам проповедник характеризовался как «человек смирный, преданный правительству и занимающийся земледелием». Но в суфийских листовках помимо успокаивающего «терпите, я из самых терпеливых» содержалось и тревожное «Нельзя восставать, не дождавшись ответа от Бога, — я ожидаю ответ от Бога, и Он явит мне его». В итоге Кунта-хаджи был сослан в город Устюжна «за распространение фантастического учения “зикра”». Мюриды собрались в Шали и потребовали освобождения учителя. Митинг разогнали войска. После побоища на земле остались 164 убитых, в том числе не менее пяти женщин, облаченных в мужские одежды.
Горькая ирония судьбы: почетный пленник Шамиль, сгубивший тысячи русских солдат, жил в роскоши, получая от царского правительства содержание в 10 тысяч рублей, что соответствовало пенсии шести генералов. А мирный проповедник Кунта-хаджи прозябал в ссылке на севере, получая в месяц 1 рубль 80 копеек. Его последователи убеждены, что документы о смерти учителя, обнаруженные только в 1928 году, подделаны, и устаз не умер, а ушел в сокрытие. По всей Чечне передаются истории о белобородом старце, чудесно являющемся в ответ на молитву и отводящем пулю или удерживающем автомобиль от падения в пропасть.
Братство Кунта-хаджи ушло в подполье, где к нему примкнули радикалы и абреки. Некоторые ученики устаза сами стали шейхами. Они давали последователям уже другие зикры. Их тоже арестовывали и ссылали, но тщетно. Последний крупный орден возник в Казахстане, куда в 1944 году депортировали чеченцев и ингушей. Молодой шейх Вис-хаджи Загиев объявил, что Кунта-хаджи явился ему и поручил проповедовать «чистый путь». Он отрицал существование ада и учил, что праведники после смерти окажутся в прекрасном оазисе, напоенном ароматом лимона. Благодаря железной дисциплине суфии выжили вдали от Родины, спасли многих соотечественников и вернулись в Чечню.
Гонения обусловили отличие местных мюридов от зарубежных единоверцев. Теми руководит непрерывная цепочка устазов, передающих знания друг другу. На Северном Кавказе братства, как правило, контролируются семьями основателей, которые пользуются почетом и поддержкой властей. Когда в 2014 году потомки Кунта-хаджи решили переехать в Чечню из Ирака, им за четыре месяца построили большой дом в селении Гойты. Мюриды верят, что исчезнувший устаз и другие праведники способны защищать и направлять их даже после смерти. По легенде, один шейх сказал: «Пока я живой и с вами, я — меч в ножнах. Когда меня не станет, я сделаюсь мечом оголенным». У современников другие иносказания: «Конечно, все милости только от Аллаха. Но наш устаз — как дважды Герой России. Кого президент скорее послушает — тебя или его?»
История Кавказа пронизана прочными нитями, тянущимися из прошлого в будущее. Верные решения и ошибки, сделанные полторы сотни лет назад, сказываются в наше время. Особенно явно это проявилось в 1990-е годы, когда последователи тариката Кадирия, некогда самого мирного, встали во главе движения за независимость Чечни, тогда как тарикат Накшбандия, под знаменами которого бушевала Кавказская война, соблюдал нейтралитет и был сторонником мира с русскими.
Тихие суфии
В Грозном немало улиц носит имена суфийских шейхов и их родственников. Не обделили и Дени Арсанова — основателя одного из крупнейших на Северном Кавказе накшбандийских братств. После февральской революции, как и в любую годину испытаний, суфии пошли в политику. Арсанов был депутатом Первого съезда горских народов Кавказа. 27 декабря 1917 года он погиб в перестрелке с казаками. Сейчас на улице шейха — названная в его честь школа иностранных языков под руководством правнука Ибрагима. Широкий купол здания скорее напоминает о медресе. Студенты осваивают арабский, английский и французский, а наряду с этим учатся правильно читать Коран.
— У дениарсановцев, как и у прочих накшбандийских орденов, зикры тихие, — рассказывает Ибрагим. — Утром и на закате надо уединенно прочитать про себя 500 раз астагфирулла — покаяние, 300 раз «ля илляха иль алла» и сто салаватов.
Ибрагим одет в светский модный костюм. Разительный контраст с кунтахаджинскими туркхами в старинных одеждах. Как и большинство накшбандийцев, он гладко выбрит — борода в братстве считается неподобающим выпячиванием религиозности. Здесь хороший тон — вне церемоний не выделяться среди людей. Даже милостыню мюриды раздают тайно: Аллах увидит, а другим и не нужно. Поэтому кажется, что суфиев этого тариката в Чечне мало, хотя их не меньше, чем кадирийцев. В этом они схожи с чеченской интеллигенцией, разительно отличающейся от бородатых героев новостей. Культурных людей хватает, но они не бросаются в глаза.
В четверг между вечерним и ночным намазом мужчины ордена устраивают собрание — мавлид. За длинным пиршественным столом молятся, поют на чеченском и арабском о жизни Пророка и праведников, а после обсуждают насущные проблемы. Порой решение находится мгновенно: в мавлидах участвуют влиятельные люди. Итоги зачастую оглашаются на следующий день во время пятничного собрания в мечети. Так, при помощи обрядов, происходит управление общиной. Дом для собраний суфии предоставляют по очереди, чтобы все познакомились с жизнью соседей, увидели проблемы или, наоборот, положительный пример.
— Бывает, что человек переходит из одного ордена в другой? — спрашиваю я Ибрагима.
Тот начинает было объяснять, что такое случается, но редко, как вдруг проходящий мимо работник прерывает его:
— Я так считаю, Ибрагим. Пока мы сводим концы с концами, мне здесь нравится. Но перестанешь платить зарплату — я первый пойду кругом скакать. А если еще и бороду отпущу, вообще нуждаться не буду!
Шейх и христианин
Селение Сурхахи — одно из богатейших в Ингушетии. Самые большие и красивые дома из типичного для здешних мест красного кирпича принадлежат клану Батал-хаджи Белхороева, основателя мощного братства баталхаджинцев. О его влиятельности в республике рассказывают легенды, в которых правду нелегко отделить от вымысла. В XIX веке здешние мюриды славились крайним джигитством. Теперь потомки суфия — крупные чиновники и депутаты, а нынешний глава ордена Якуб Белхороев — руководитель республиканского Фонда социального страхования. Деловые интересы баталхаджинцев простираются далеко за границы Ингушетии. Так, они контролируют значительную часть торговли золотом, которое частные старатели добывают в Якутии.
А вот не менее легендарная закрытость баталхаджинцев на поверку оказалась мифом. Они не только пустили меня посмотреть на обряды, совершающиеся в пятницу возле зиярата — гробницы основателя ордена, но и приглашают всех желающих.
— Мы настолько простые, что нас не понимают, — дружелюбно смеются суфии, говоря о многочисленных слухах вокруг братства.
На стенах комнаты-музея — стенды со старинными книгами, реликвиями и фотографиями шейхов. В углу — огромный, от пола до потолка, портрет Батал-хаджи работы художника из мастерской Шилова. В роскошном зеленом халате и белой чалме, отец-основатель строго смотрит на гостей. Сразу вспоминается легенда, которую рассказал писатель Идрис Базоркин — автор «Из тьмы веков», главного ингушского романа.
Брат его деда Мочко Базоркин сделал карьеру на государственной службе. Он принял христианство и учился в тифлисской духовной семинарии. В родное село выкрест вернулся в православном облачении. Такого противника ислама молодой Батал потерпеть не мог. Прознав, что каждую пятницу христианин ходит вечером к могилам предков, будущий шейх взял ружьишко и спрятался среди надгробий. Спустились сумерки, и послышались шаги. Мочко пришел, огляделся — не видит ли кто, поклонился отцовской могиле. Батал прицелился и тут увидел, как фигура в рясе с крестом на груди делает мусульманское дуа. Он вскочил от удивления и выбежал из засады. Так Батал и Мочко познакомились и подружились. Была ли такая история в действительности? Сложно сказать. Но она помогает понять Северный Кавказ, где религии причудливо перемешались, и от ислама до христианства, как от ненависти до дружбы, считанные шаги.
— На Святой земле мы зашли в храм Гроба Господня. Прямо в тюбетейках, — вспоминает суфий Бекхан, пока мы сидим за столом. — Туристы даже про гробницу забыли. Глазеют, пальцами тычут. Потом пошли к Стене плача. Евреи тоже удивились. А для нас и Муса, и Иса — исламские пророки.
В комнате ни одной женщины. Еду приносят только мужчины.
— На ингушских поминках раздают мясо, — рассказывает депутат Яхья Белхороев, взяв с тарелки большой кусок говядины. — Один гость получил свою долю. Спрятал в башлык, а потом его позвали на зикр. Дома отдал мясо хозяйке. Та его три, четыре, пять часов варит — без толку. Начали расспрашивать — и узнали: в книге известного ученого написано, что плоти, побывавшей в зикре, не только земной огонь, но даже пламя ада не страшно. Потому этот кусок никогда не сварится.
Яхья — брат главы ордена и внук шейха. Его жена — кунтахаджинка. Смешанные браки не редкость, за исключением разве что висхаджинцев. Бывает, что принадлежность к ордену держат в секрете даже от родичей.
— Недавно в Яндаре был случай, — рассказывает Яхья. — Умерла женщина из накшбандийцев. Вскрыли завещание, а там написано, что она — последовательница Батал-хаджи и просит громкий зикр на похоронах. Мюриды выполнили ее волю.
Среди мужчин случаи выхода из ордена крайне редки. Обычно они связаны не с переходом в другой вирд, а с салафитами — религиозными фундаменталистами, которых недоброжелатели именуют ваххабитами. Они активно переманивают кавказскую молодежь.
— У всех случаются конфликты. Обычно их решают внутри семьи. Если не выходит, подключаются старшие тейпа. А если и они не справляются, есть авторитеты в тарикате, — объясняет Яхья. — Но с ваххабитами все пошло кувырком. Появляется такой, мутит людей. Мы сперва пытаемся убедить. Бывает, парень делает вид, что согласился, а потом узнаем, что он продолжает агитацию, только тайно. Таких мы изгоняем навсегда.
Противостояние
— Иногда в семье отец, мать и сын трех разных вирдов. Лишь бы не вах. Эти шайтаны — вообще не сунниты! — возмущается суфий, пригласивший меня снимать зикр в своем селении.
Я выкладываю фрагмент обряда в интернет и вскоре получаю анонимное письмо от салафита с рассуждениями о том, что это суфии — не сунниты.
Ислам кажется однородным только издалека. Но стоит приглядеться, и он распадается на множество течений, не слишком дружелюбных друг к другу. Вот только в Коране сказано, что все мусульмане — братья. Оскорбление любого из них — тяжкий грех, а убийство и вовсе приравнивается к безбожию. Обходят это ограничение одним способом — объявив противников иноверцами или еретиками.
Конфликт между суфиями и салафитами — самый распространенный и трагичный на Северном Кавказе. Фундаменталисты обвиняют мюридов в недозволенных новшествах, а проще говоря, в ереси. Особенно их смущает почитание шейхов-овлия, более похожее на христианское отношение к святым, нежели на исламские практики. Суфии в ответ упрекают салафитов в отрицании традиций предков и неуважении к героям, спасшим народ от гибели. Зикры же обосновываются историей про то, как Пророк разрешил абиссинцам танцевать с копьями на площадке для молитв, и другими хадисами. Диспуты давно переросли в обоюдную ненависть, та — в насилие, зачастую при посредстве государства. И все же образованные люди с обеих сторон пытаются договориться.
— В моем понимании суннит — это человек, признающий Коран и сунну, — говорит один из салафитов. — Большинство суфиев относят себя к суннитам. Но некоторые тарикаты вобрали элементы шиизма, персидской и индуистской традиции. Отношение к суфизму неоднозначно именно в силу его разнообразия — от науки совершенствования нравственности до нововведенческих практик. Возможно ли конструктивное общение суфиев и салафитов? Скорее, да — на основе соблюдения сунны, устранения разногласий с позиции ученых.
Увы, до полноценного диалога большинству суфиев и салафитов далеко. И гибнут люди, и тянется кровная месть, перечеркивая целые поколения.
В центре зикра
— Примирением я часто занимаюсь. Каждый, кто убил, даже случайно, уже знает, что он кровник. Односельчанин троих порешил в Тюмени. Представитель Кадырова, ФСБ — никто не может его найти, дело закрыть. Я слышал, мать убитого говорила — давайте простим, оставим. Но братья не хотят. Надо уговорить старшего в семье.
Глубокие тарелки с мясом опустели. Туркху Магомеду и его помощникам скоро ехать на новые похороны. Но еще осталась пара драгоценных минут отдыха.
— У меня много родственников, рычаги разные. Сегодня я где-то ему уступил, завтра — он мне. Говорю порой: тебе такое простили, почему сам не прощаешь? Ты что, выше нас? Соглашайся ради Аллаха, чтоб на том свете нам было благо! Потом приглашаем муллу. Собираются человек триста, иногда пятьсот, идут в дом погибшего. Приводят убийцу с закрытой головой. Потом голову открывают, и его прощают. У арабов по шариату отказ от кровной мести сто верблюдов стоит. А у нас хоть двести дай — бесполезно. Чеченцы прощают только ради Аллаха. Или не прощают вообще.
Мюриды достают мобильники, смеются, возвращаются к привычным делам. Что их ждет, не возьмется сказать и старейшина. В каждом из нас, как в центре зикра, скрыта запретная пустота. Кто-то ее заполняет религиозными обрядами, кто-то — светскими делами. Разница не столь важна. Главное, что у одного она замещается светом, а у другого — расползается, как рак, пожирая и его самого, и других.
— Здесь не было ни показухи, ни транса, ни экстаза, — качает головой старый суфий. — Зикр — это когда Бог силен в твоем теле. Аллах так его любит, что всем прощение делает. И участникам, и зрителям, будь они хоть иноверцы. Даже тем, кто смеяться пришел, тоже немного засчитается — потому как они видели.
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl