От Ленина до Путина. Как ходатайствовали за политических при советской власти
Когда Маргарита Симоньян или Алексей Венедиктов намекают, что могли замолвить слово за Егора Жукова, в каком-то смысле они наследуют старому институту вызволения из тюрьмы политических заключенных, который худо-бедно действовал при советской власти — пока не пришло время Большого террора
Представители высшей исполнительной власти никогда не комментируют ход следствия или судебного разбирательства по резонансным политическим делам — ни лично, ни через свои пресс-службы. При этом неизменно подчеркивается, что они следят за развитием событий. «Определенно есть общественный резонанс, и мы не закрываем глаза ни на что, мы очень внимательно все отслеживаем. Но мы не склонны и преувеличивать, скажем так, степень ажиотажа этой реакции», — сказал, например, Дмитрий Песков 6 декабря, в день вынесения приговора Егору Жукову.
Лишь в некоторых, особо значимых случаях президент может поручить кому-то из своих подчиненных взять дело «на контроль». Например, 8 июня, в день предъявления обвинения Ивану Голунову, советник президента Антон Кобяков заявил на Петербургском международном экономическом форуме: «Пресс-секретарь президента Дмитрий Песков и генпрокурор Юрий Чайка тщательно обеспечат надзор за происходящим и выполнят свои функции. “Посмотрим, проверим, изучим”, — сказал он, напомнив о словах президента, согласно которым “каждый должен заниматься своим делом и отвечать за него”».
Все это, впрочем, вполне сочетается с почти всеобщим убеждением, что на самом деле принципиальные решения по «политическим» делам принимает если не сам президент, то как минимум его администрация. Собственно, именно исходя из этого те, кто поддерживают фигурантов громких уголовных дел, мобилизуют общественность на подписание петиций, «шум» в СМИ и соцсетях или выход на демонстрации. Официально справедливость таких теорий, разумеется, никак не подтверждается — все доказывается скорее практикой, когда такая мобилизация помогла кого-то освободить или способствовала вынесению мягкого решения.
Впрочем, сейчас о том, что разговоры в высоких кабинетах действительно могут повлиять на судьбу обвиняемых, почему-то начали рассказывать свидетели или участники таких разговоров.
Например, 12 июня, на следующий день после снятия с Голунова обвинений и освобождения его из-под домашнего ареста, главный редактор «Эха Москвы» Алексей Венедиктов рассказал в эфире об усилиях, своих собственных и некоторых других публичных фигур, которые, предположительно, привели к такому результату (не отрицая, впрочем, эффекта мгновенной мобилизации журналистского сообщества и широкой общественности, петиций и массовых публичных акций). Пока сам Венедиктов и главный редактор «Новой газеты» Дмитрий Муратов общались 8 июня (через день после задержания Голунова) с представителями московской мэрии и полиции и подписывали поручительства, Маргарита Симоньян, главный редактор «России сегодня», «то же самое делала на верхнем этаже, на федеральном этаже власти»: «И мы решили, что она пойдет делиться сомнениями со своими товарищами, а я буду делиться сомнениями со своими товарищами». Отвечая на высказывавшиеся тогда подозрения, что они с Муратовым «выторговали» освобождение Голунова в обмен на отказ от дальнейших акций протеста, Венедиктов говорит: «Решение об освобождении Голунова принималось не в Москве. Москва — да, московские власти поняли наши сомнения. Но решение принималось выше, и поэтому торговаться московские власти не могли по этой теме, просто зная систему».
По сведениям медиа «Проект», после освобождения Голунова Симоньян написала неким своим знакомым следующее сообщение:
«Абсолютно *** и прекрасный Алексей Алексеевич Громов. Без которого чувак сидел бы лет десять как зайка. Как же я, сука, уже хочу писать мемуары».
В том же материале «Проект» приводит и другие (анонимные) свидетельства в пользу того, что процессуальные решения по делу Голунова принимались не в полиции и не в судах, а в здании на Старой площади.
Намекала Симоньян на свою осведомленность в процессе принятия решений (явно не в суде) и в сентябре, по делу Павла Устинова, который 12 сентября был осужден судом первой инстанции к реальному лишению свободы, но 30 сентября Мосгорсуд заменил срок на условный.