«Художник беззащитен перед родственниками»
В начале ноября в прокат выходит фильм «Цой» Алексея Учителя. О том, как задумывалась и воплощалась работа о легендарном рок-музыканте, «Огонек» расспросил самого режиссера.
Фильм «Цой» должен был выйти 15 августа — к 30-летней годовщине гибели рок-музыканта. Однако он не вышел ни в тот день, ни в другие заявленные даты. Фильм все время переносили по понятным причинам, из-за пандемии, а также из-за демарша, который неожиданно случился осенью: сын Виктора Цоя выпустил обращение, в котором обвинил создателей фильма в «нарушении прав на частную и семейную жизнь граждан» (музыкантов группы «Кино» и людей из их близкого круга). Тем не менее Министерство культуры не обнаружило никаких нарушений и выдало фильму прокатное удостоверение.
Алексея Учителя после «Матильды» уже вряд ли чем-то удивишь, поэтому к обращению он отнесся сдержанно. В итоге «Цой» выходит в прокат и знаменует собой важный поворот в русском кино. Так совпало, что в эту пандемийную осень вышло сразу несколько работ о наших современниках: фильм «Стрельцов» (его сделал сын Учителя — Илья); спектакль «Горбачев» в Театре наций (кстати, сам Горбачев в сценарий не вмешивался); фильм «Доктор Лиза» Окcаны Карас о Елизавете Глинке и вот теперь «Цой». Все это разные работы по мастерству и по качеству, но их объединяет отсутствие — как бы это сказать — придыхания и заведомой комплиментарности по отношению к героям. По крайней мере, эти произведения не являются ни памятниками, ни парадными альбомами, как это еще недавно было у нас принято. Это фильмы о живых людях, которые, как им кажется, пишут черновик своей жизни с ошибками, но в итоге оказывается, что это был чистовой и единственный вариант.
Тем самым преодолен важный комплекс российского искусства: оно, можно сказать, постепенно «отрывается от родственников», которые прежде так или иначе диктовали свою волю создателям художественных образов. Так рождается новая «культура отношения к героям», о которых теперь можно рассказывать не только героическое, но и бытовое, живое, настоящее.
…В самом же «Цое» единственное, что совпадает с реальностью,— первые кадры: 15 августа 1990 года «Москвич», которым управлял Цой, вылетел на встречную полосу на трассе Слока — Талси (Латвия) и столкнулся с автобусом «Икарус», за рулем которого был Янис Фибикс. В остальном же этот фильм — размышление о том, какой бардак начинается после смерти любой известной персоны. Как память о звезде начинают делить те, кто прежде был рядом; не осознавая порой, что их любовь к погибшему ищет и не может найти выход. Парадокс, но единственный, кто действительно думает в этот момент о несправедливости судьбы,— невольный участник аварии, тот самый водитель автобуса (в его роли — Евгений Цыганов), который теперь вынужден везти тело рок-звезды в Ленинград. После ухода звезд остается пустота, которую ничем нельзя заменить — ни руганью, ни слезами, ни покаянием. Настоящая любовь не описывается словами. Только тишина и может быть подлинной памятью. А люди в это время продолжают свои людские дела — в этом и состоит подлинный катарсис фильма «Цой».
— Вы общались в конце 1980-х с самим Виктором Цоем, это что-то добавило к вашему представлению о нем? Или все-таки большую часть художественной энергии для фильма вы черпали оттуда же, откуда и все мы,— из концертов, из песен, и, что называется, вообще из сценического образа?
— Когда я затевал историю с фильмом «Рок» (1987), я на тот момент чуть-чуть знал Гребенщикова, встречался с ним пару раз. Я был не из этой тусовки, но меня это как раз устраивало, я хотел оставаться на некотором расстоянии. Но мне надо было с чего-то начинать, со всеми я со временем нащупал какой-то контакт — с Гаркушей, Шевчуком… Единственный человек, который представлял для меня некую загадку в человеческом плане,— это как раз был Виктор. С ним было сложнее всего. Я первым делом подошел к нему — он тогда еще реально работал в кочегарке — и предложил: давай, когда будешь дежурить, мы втроем — я, оператор и звуковик — просто придем, встанем и будем снимать. Гарантирую — ни одного вопроса, ни одной просьбы, а потом посмотрим, что скажешь.
— Он согласился?
— Да, и это тоже его, на мой взгляд, характеризует. Мы действительно больше суток там пробыли, насмотрелись много чего: приходили люди, говорили, выпивали, опять же мы все молча снимали, клянусь. Чтобы не вмешиваться в происходящее, мы даже специально использовали длинный объектив, на расстоянии примерно 10 метров. Потом мы проявили пленку, и я пригласил их на просмотр в студию. Они пришли, почти вся группа «Кино». Молча посмотрели, не разговаривая друг с другом во время сеанса; кино кончилось, они так же молча встают. Я говорю: «Виктор, ну как?», он отвечает: «Нормально», и они уходят. Но тем не менее об этом сразу стало известно, и его оценка стала для меня как бы пропуском в рок-среду. Но о Цое в «Роке» в итоге — самый маленький эпизод. Потом мы еще не раз снимали «Кино», ездили на гастроли в Вильнюс, на свадьбу Гребенщикова, где Цой был свидетелем. И там была возможность, что называется, взять героя под локоток, сесть, поболтать. И опять-таки я еле-еле из Виктора выжал несколько фраз, правда, довольно хороших. Это была мука просто, потому что он был очень закрыт, и, думаю, не только для меня. При этом на концертах его действительно случалась какая-то магия… Почему я и взялся сейчас за эту картину. Сценарий был написан еще девять лет назад. Мне казалось, что