«Герой всегда несовершенен»
Премьера нового фильма Ивана Твердовского «Конференция» состоится на венецианском кинофестивале в рамках конкурса авторского кино Venice Days. «Огонек» поговорил с режиссером об опыте травм и о рождении нового героя
Фильм «Конференция» — четвертая полнометражная работа Ивана Твердовского, и это не тот случай, когда перечисление предыдущих фильмов режиссера лишь формальность. Каждая из картин 30‑летнего режиссера становилась в своем роде открытием. Дебютный «Класс коррекции» — пронзительное высказывание о нравах современной школы. «Зоология» — русская сказка на манер «Превращения» Кафки, но с чуть более счастливым финалом (приз за режиссуру в Карловых Варах, Гран-при в Котбусе, Остине). Третий фильм «Подбросы» — о коррупции, пронзающей систему снизу доверху — опять же слепок русской жизни наших дней. Фильм «Конференция», однако, и похож, и одновременно не похож на предыдущие работы Твердовского. Главная героиня фильма, роль которой исполнила актриса Наталья Павленкова, спасается при захвате заложников в театре на Дубровке во время мюзикла «Норд-Ост» в 2002 году, оставив в зале своего мужа и двоих детей… Испытывая чувство вины за гибель ребенка, героиня решает уйти в монастырь. Спустя 17 лет она должна принять участие в траурном мероприятии в связи с трагедией. «“Конференция” — это собрание людей, стремящихся прожить и переработать эмоциональный опыт. Мы сконцентрировались на попытке переработать посттравматический синдром»,— говорит режиссер о своем фильме.
— Вы говорите о посттравматическом синдроме. Вся история нашей страны за последние 20–30 лет — фактически непрерывная цепь травматических шоков и, соответственно, посттравматических эффектов. Тем не менее у нас почти нет фильмов на эту тему. Откуда взялась сама идея?
— Первоначально у меня были какие-то детские воспоминания о захвате заложников в Москве в 2002 году. Года три назад я случайным образом попал в театральный центр на Дубровке. Честно говоря, думал, что с тех пор там все изменилось. Но оказалось, что театральный центр, собственно, как стоял, так и стоит, с теми же интерьерами, разве что в зале заменены кресла. Никакого ремонта или реконструкции, не говоря уже о мемориальном центре. Там сейчас работает цирк танцующих фонтанов. Акробаты пляшут, фонтаны поют, громко смеются дети. В антракте я начал просто спрашивать людей: а вы знаете, что в этом месте было сколько-то лет назад? И никто не мог ответить на этот вопрос, никто не мог вспомнить. При том что на входе висит огромная мемориальная доска. Мне казалось, что все-таки это событие должно было оставить след в коллективной памяти, по крайней мере, у москвичей. В итоге нашлась одна сотрудница, буфетчица, которая сказала: «Да, у нас здесь были черные дни». Эти слова — «черные дни» — для меня и стали толчком, побудили заняться той историей. Второй момент: так сложилось, что среди моих знакомых нашлись те, кто пережил захват. Я с ними беседовал и таким образом тоже нащупывал материал. Двое актеров нашего фильма, они сейчас работают в «Гоголь-центре», когда-то были в детской труппе «Норд-Оста», тоже пережили захват. Я инстинктивно понимал, что меня тянет в публицистику, и мне нужно было время, чтобы художественно осмыслить эту трагедию. Чтобы найти грамотную формулу, которую можно рассказывать. Понадобилось два с лишним года на переваривание фактов. А потом уже родился сценарий.
— Героиня вашего фильма, потеряв ребенка во время захвата, решает уйти в монастырь. А в реальности была ли такая история с кем-то из заложников?
— В реальности была одна женщина — данные о ней теряются где-то в 2017 году,— которая после событий ушла в монастырь. Она, правда, не теряла близких; она была в театре со своей подругой, подруга осталась в живых. Но ее жизнь в последующем так сложилась, что она стала монахиней. Возможно, напрямую это с трагедией и не связано. Еще была женщина, которая пришла в театр с мужем и детьми; в конце первого акта она почувствовала себя плохо и ушла домой в антракте, а муж и дети остались там. И, наконец, история двух девушек. В первую ночь террористы парами водили заложников в туалет на третьем этаже. Там было небольшое окно, которое выходит на козырек здания. И вот две женщины сбежали через этот козырек в первую ночь. Все эти реальные истории сложились в итоге вместе — в такой пазл, пасьянс. Мне показалось, что я могу себе позволить объединить эти судьбы в один художественный образ.
— Деньги на этот фильм собрать было непросто, как я знаю.
— Из тех продюсеров, которых я знал — а это значимые игроки на рынке,— все в один голос говорили, что им этот материал не интересен. Кто-то предлагал свою историю, кто-то предлагал вообще пересмотреть мои планы на жизнь. Мол, хватит заниматься авторским кино, сейчас нужно делать сериалы, какой, мол, «Норд-Ост» вообще?.. Оставь и забудь. Но я к тому времени уже понял, что выбор сделан и что это единственный материал, которым я хочу серьезно заниматься. И только молодые продюсеры Катерина Михайлова и Константин Фам захотели, чтобы эта история состоялась. При том что никаких ресурсов тогда не было, а получить господдержку на эту историю, как мы предполагали, будет довольно сложно. Тем не менее мы до сих пор находимся в диалоге с Министерством культуры и пытаемся доказать, что фильм выполняет в том числе и значимую гуманитарную задачу: он напоминает о том, о чем забывать нельзя. Но начинать в итоге нам пришлось с нуля. Помню, для кастинга нужен был монашеский апостольник для актрисы, он стоит тысячу с небольшим рублей. А дела наши были настолько плохи, что у нас не было денег даже на апостольник. Но постепенно появлялось какое-никакое финансирование, подключались другие партнеры.