Заповедники: «Умный дом» для природы
Для чего нужны заповедники, что представляет собой наука, которая там делается, удаётся ли в масштабах заповедника совершить какие-то важные открытия, уйдут ли заповедники в прошлое или, наоборот, станут более востребованными, — наш разговор с человеком, проработавшим в заповеднике почти сорок лет. Виктор Павлович Иванчев — заместитель директора по научной работе Окского государственного природного биосферного заповедника, кандидат биологических наук, человек, который не мыслит без заповедника своей жизни.
— Виктор Павлович, в Окском биосферном заповеднике вы работаете с 1982 года. Как вышло, что вы стали работать здесь, а, например, не в каком-нибудь академическом институте, где можно защищать диссертации, избираться в Академию?
— Мы с женой изначально хотели работать в заповеднике, поэтому колебаний тут не возникало. А что касается возможностей защиты диссертаций и всего прочего — почему нет? Этого нам никто не запрещает. Да, сотрудники заповедников не становятся академиками. Но ведь можно к этому стремиться.
— Заповедная наука — мало кому известный, самобытный пласт знаний. Действительно ли у вас делается настоящая наука?
— Безусловно. Заповедная наука — звучит, конечно, красиво, но правильнее назвать её наукой в заповедниках: если вы откроете классификатор биологичеcких наук, таковой там не найдёте. Мы здесь занимаемся биологическими науками. У нас есть орнитологи, териологи, ихтиологи — представители всех специальностей, необходимых в заповеднике. Вы правы в том, что это целый пласт научных знаний. Наша наука по-своему уникальна, потому что в других странах мира такого нет. С одной стороны, это наша заслуга, с другой — наша беда.
— Почему же беда?
— Потому что у нас в стране в последнее время принято ориентироваться не на то, чего мы достигли, и стараться это продолжать, а на то, как всё происходит «там» — в Западной Европе, в Америке. А там науки в заповедниках нет. Поэтому у нас намечается тенденция сомневаться, нужна ли такая наука у нас. А может, науке в заповедниках не место, и она должна быть, где «положено» — в академических институтах, в вузах?
— То есть наука выжимается из заповедников?
— Откровенно таких действий никто не производит, но заработная плата у нас настолько низкая, что молодые люди просто не идут на работу. На эти деньги не прожить. Сейчас те, кто уже работает, фактически дорабатывают, а нового пополнения ребят-выпускников университетов, кого я называю «молодыми, длинноногими», у нас давно нет.
— Видела у вас на сайте объявление о вакансии специалиста по обслуживанию компьютерной техники с зарплатой в двенадцать тысяч рублей. Речь именно о таких деньгах?
— И даже меньше. Двенадцать тысяч — это минимум, который установило государство. На самом деле оклад старшего научного сотрудника — восемь с небольшим тысяч рублей. Раньше, в советские времена, тоже были небольшие зарплаты, но было понятно: человек работает, со временем поднимается по должностной лестнице, защищает диссертации, и у него к определённому моменту получалось 220 рублей. Для сравнения — у инженера в городе было 250 рублей, то есть вполне сопоставимо. Если у кого-то имелась склонность к исследованиям, то они шли в заповедник, не задумываясь о завтрашнем дне. С годами они достигали порога, позволяющего жить вполне прилично. Сейчас этого нет. Даже если ты будешь работать очень много, нормальных денег не заработаешь.
— Ваш заповедник существует давно, с 30-х годов прошлого века. Давайте вспомним, какие тогда были поставлены задачи, удалось ли их выполнить?
— Изначально заповедники в нашей стране создавались под конкретные задачи, обычно для сохранения какого-то объекта. В частности, наш заповедник возник по той причине, что начала исчезать выхухоль, и встал вопрос сохранения этого эндемичного для нашей страны вида. Одновременно с нами создали Клязьминский и Хопёрский заповедники, и всё это для сохранения выхухоли. А Воронежский заповедник, например, создавался для сохранения бобра.
Заповедник наш называется Окским, потому что рядом протекает Ока, у которой очень много пойменных лугов, но изъять их из народного пользования государство сочло невозможным. Ведь пойменные луга — это ценность, они дают много сена. Поэтому нашли компромиссный вариант: создали заповедник, выделили под него лесную часть, а чтобы сохранять выхухоль, ради которой он и создавался, организовали охранную зону. Она простиралась на многие километры. Там заповедник как-то регламентировал хозяйственную деятельность человека, но очень условно. Землепользователь считает: раз это мои луга, я могу их использовать, и никто этому помешать не может. Постепенно заповедник увеличивался, а охранная зона, где обитает выхухоль, уменьшалась. Сейчас концепция охранного дела изменилась: мы охраняем не один объект, а весь комплекс в его естественной динамике.
— А что же выхухоль?
— Её мы все эти годы сохраняли — проводили учёты, контролировали численность, и в настоящее время пойма среднего течения Оки — наиболее устойчивый очаг обитания выхухоли в стране. Вообще же численность выхухоли сейчас катастрофически уменьшается. Последние годы засушливые, осадков мало, водоёмы пересыхают, и при нормальных зимах всё промерзает до дна. Выхухоли становится негде жить. Проблема сохраняется.
— Какие ещё виды животных вы сохраняете?
— У нас много кто живёт, хотя, наверное, мы не всех ещё знаем. Вся фауна животных средней полосы у нас представлена, за исключением антропофилов — видов, которые предпочитают жить в преобразованных человеком местах. Например, грач в заповеднике не гнездится, потому что это птица не лесная, она больше тяготеет к населённым пунктам. А сейчас это особенно важно, поскольку развелось много хищников.
Заслуга заповедника в том, что в нём существует саморегулирующееся стадо крупных копытных животных — это лось, кабан, косуля. У нас также существует устойчивая группировка хищных млекопитающих — волка, рыси, лисицы. Заходит к нам и медведь. Мы никакого воздействия ни на какие виды не оказываем — они находятся в естественной природной среде, живут по своим законам.
Из редких животных у нас постоянно обитает орлан-белохвост, большой и малый подорлики, филин, отмечается высокая численность тетеревиных — например, глухарей, рябчиков. Много эксклюзивных видов (например, чомга, малый погоныш, серый сорокопут, ястребиная славка), про которых обычные люди могут даже не подозревать.
— Вы сказали, что не всех своих обитателей знаете. Удаётся ли открывать какие-то новые виды?
— Это, конечно, не новые для науки виды, а новые для территории, знаменующие собой некие тенденции. Вот пример. Заповедник существует с 1935 года, а с конца сороковых здесь всегда работал учёный-ихтиолог, то есть проводилось изучение рыб. И только в 2014 году мы обнаружили новый вид — озёрного гольяна, вид лучепёрых рыб семейства карповых. Это было совершенно неожиданно. Причём, что интересно, всего один экземпляр. На следующий год их было уже 500.