Можно ли любить все человечество?
Что нас определяет? Пол, гендер, этнос, национальность? А может быть, профессия? Или семейное положение? Возможно ли, что мы — гораздо больше, чем все ярлыки и штампы? И есть ли те, кому достаточно просто считать себя человеком?
Когда вы последний раз задумывались о том, что принадлежите к человеческому виду? Для многих этот аспект нашей идентичности — далеко не самый главный. Мы чаще думаем о себе как о человеке определенного пола, народности, национальности, этноса, религии. Видим себя консерватором или либералом, «собачником» или «кошатником», мужем или женой, коротышкой или дылдой.
Мы не просто относим себя к этим группам и осознаем собственную ценность именно в приложении к ним. Мы также чувствуем себя увереннее с теми, кто принадлежит к нашему кругу, списывая со счетов всех тех, кто находится за пределами четко очерченной линии.
Но есть люди, и их, к сожалению, меньшинство, для которых не так уж важно относить себя к какой-то определенной группе. И хотя мы так устроены, что не можем быть везде одновременно или любить всех одинаково, некоторые больше чувствуют свое родство со всем миром, чем с каким-то жестко ограниченным кругом людей.
Можно вспомнить, например, тех, кто рисковал своей жизнью и жизнями близких, спасая евреев от отправки в концлагеря во времена Холокоста. Или кто в годы блокады Ленинграда отдавал последний кусок хлеба чужому ребенку. Для них человечество было одной большой семьей.
Что же это за чувство родства со всеми живущими в мире людьми? Почему одни ощущают его, а другие нет?
Психологи Сэм МакФарланд, Мэтью Веб и Дерек Браун когда-то создали тест. Он помогал определить, воспринимает ли человек себя как часть огромной общности людей на Земле, или скорее относит к узкой прослойке и заботится исключительно о ее благополучии.
Соотносить себя со всем человечеством означало любить людей, верить в них и находить с ними общее, независимо от групповой принадлежности.