Михаил Шемякин: «Моя жизнь: до изгнания». Отрывок из автобиографии
4 мая исполняется 80 лет знаменитому художнику, скульптору, сценографу Михаилу Шемякину. В «Редакции Елены Шубиной» готовится его автобиографическая книга «Моя жизнь: до изгнания», которая выйдет осенью этого года. «Сноб» публикует главы, посвященные поступлению автора в художественную школу при Ленинградском институте живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина.
СЭ, ХЭ, ША! Скольким меня одарившая и столькому научившая Средняя художественная школа
Девятилетний красноармеец, прошедший в боях Гражданскую войну, сумел окончить экстерном Академию им. Фрунзе и Академию Генерального штаба — это мой отец. Почему я сейчас об этом вспомнил? Да потому, что доучиться в СХШ мне было не суждено: меня исключили за пагубное влияние на соучеников без права продолжить учебу в какой-либо другой художественной школе. Наверное, предчувствуя это, я яростно овладевал всеми знаниями, касающимися профессии художника, стремясь проникнуть во все тонкости выбранного нелегкого ремесла, и экстерном сумел пройти многие ступени художественных навыков, без которых немыслим творческий процесс.
Были ли для меня стены здания, объявленного в восемнадцатом веке местом учения изящным искусствам, мистическим пространством? Безусловно! Именно из этих стен вышли мои любимые мастера живописи, ваяния и архитектуры ушедших времен: боготворимый мною Рокотов, удивительный новатор Александр Иванов, великий Карл Брюллов, мистический философ Николай Ге, беспощадный Василий Верещагин, запечатлевший лики войны, необъяснимые Куинджи и Айвазовский, трагический Врубель… Да и сколько еще вышло из этих стен великих и любимых мною служителей Аполлона! А столетием позже — и мои старшие друзья, вдохновители, борцы с рутиной соц-арта: Александр Арефьев, Владимир Шагин, Олег Целков, Борис Заборов, Эдуард Кочергин. В этих стенах меня научили правильно держать кисть, в точных пропорциях смешивать краски для получения нужного колера, умело пользоваться карандашом, чтобы на листе бумаги провести безупречную линию и овладеть искусством штриховки. Замечательный скульптор и педагог Валентина Николаевна Китайгородская учила меня лепке лица и человеческого тела. Но главное — нас учили профессионализму. Вне школы это бесчисленные карандашные и акварельные зарисовки с натуры: люди, животные, предметы, деревья, пейзажи. На ежедневных занятиях в мастерских живописью, рисунком, скульптурой это портреты и обнаженные фигуры натурщиков, постановочные натюрморты и сложные композиции на заданные темы.
Учение было строгим, никаких вольностей. Ты должен был не только добиваться абсолютной точности в работе с натуры и грамотно овладевать законами многофигурных композиций, но и уметь правильно сколотить подрамник для картины, натянуть холст, соблюдая правильное направление волокон, проклеить его, отшлифовать и, наконец, нанести тобою же сваренный грунт.
Сегодня многое из того, чему нас обучали, осталось в прошлом. Холсты продаются любого качества, уже загрунтованные и даже натянутые на любой нужный размер. Художественное преподавание уже не имеет той жесткости и требовательности, которыми славилось мое время. Но пройдут годы, и я, получив в 1993 году Государственную премию Российской Федерации за цикл графических иллюстраций к поэзии Владимира Высоцкого и оставив себе только медаль лауреата, все денежное вознаграждение отдам педагогам СХШ в знак благодарности за годы обучения.
Становление руки
Еще в СХШ я поставил перед собой цель стать настоящим мастером. То есть овладеть рисунком, цветом и композицией. И это требовало в первую очередь серьезной работы. Никаких поблажек! Жесткий режим и беспощадная требовательность к себе!
Основа всего — рисунок. Для меня он не только скелет человека или животного, а скелетон каждого художественного творения, поскольку основа композиции картины — рисунок; движение фигур и пропорции — рисунок, и даже распределение цвета имеет прямое отношение к рисунку. И чтобы овладеть точной, четкой, безошибочной линией, я выбрасываю стирательную резинку и карандаш и начинаю копировать гравюры старых мастеров пером и тушью, которые исключают исправление ошибочных линий.