Кто тут четвертая власть? СМИ против беззакония
Корпоративная солидарность медиа-сообщества оказалась, как считают многие, решающей для освобождения журналиста Ивана Голунова. Способна ли российская пресса занять достойное место «четвертой власти» в принципе?
Сам по себе термин «четвертая власть» применительно к российской прессе, по моему разумению, для нашего общества чуждый. Он был привнесен извне и в полной мере не прижился. Приживется ли — пока большой вопрос. Он, как и обозначающее его явление — порождение другой политической культуры, и традиция эта уходит корнями в довольно глубокую историю. Как и электоральная демократия.
Откуда взялась «четвертая власть»
Термин «четвертая власть» появился в конце XVIII века и имел значение скорее «четвертое сословие». Четвертое — наряду с духовенством, знатью (нобилями) и простолюдинами. Еще ранее термином «четвертое сословие» обозначали юристов. Английский парламентарий, философ, во многом повлиявший на формирование взглядов отцов-основателей США Эдмунд Берк, впервые употребил его в 1787 году, когда начались репортажи прессы из Палаты общин британского парламента. Обращая взор парламентариев на галерку, где как раз расположилась пресса, Берк заявил: мол, вот эти люди более важны, чем вы все вместе взятые. Оскар Уайлд много позже «припомнит» это Берку: «Кто-то — это был Берк — называл журналистику четвертым сословием? Это было верно в его время. Но в настоящий момент это единственное сословие. Оно съело все остальные три. Лордам сказать нечего. Лордам от духовности (он имел ввиду духовенство — прим. автора) тоже сказать нечего, Палате общин тоже сказать нечего, она именно это и говорит. Над нами довлеет журналистика». Это над ними она тогда «довлела». В подавляющем большинстве других стран мира цензурировать прессу было так же естественно, как дышать.
Светское слово, напечатанное в газетах, стало своего рода продолжением, развитием слова религиозной проповеди в контексте англо-саксонской (в многом протестантской) культуры Нового времени, а затем эпохи Просвещения. Ровно так же, как ранняя политическая демократия стала в значительной мере развитием демократии в рамках общинной религиозной жизни, а движение за независимость США, с ее идеями свободы и прав человека, в духовном плане во многом отталкивалось от религиозного «великого пробуждения» в Новой Англии в первой половине ХVIII века. В конце концов, чем протестантская проповедь отличается от политической речи в ходе предвыборной кампании? Мало чем подчас. Собственно, сам институт светских «политических» выборов во многом коренится в выборах в религиозных (протестантских) общинах. В православной церкви не было таких традиций «политизации»: она, еще со времен Петра Великого, была слишком тесно связана с государственным аппаратом, по сути, являлась его частью.