Николай Козак: «Без Ленки ничего не достиг бы в жизни»
Владимир Михайлович Зельдин, который встретил на сцене собственное столетие, видя меня, каждый раз интересовался: «А вы кто?» Я отвечал: «Актер, несколько лет здесь служу». Он кивал: «А, ну ладно». Однажды меня попросили проводить его до гримерной, у двери он сказал: «Спасибо, вы свободны».
Николай Михайлович, если верить Интернету, вы сыграли сто двадцать восемь ролей в кино.
— Думаю, сегодня уже больше. Конечно, роли у меня разные, не только главные. Переиграл большое число военных, полицейских, следователей, сотрудников ФСБ, да и ролями бандитов не обижен. Жаль, что большинство режиссеров видит меня исключительно в образе брутальных мужчин. А я бы их не только не подвел, но даже удивил в роли интеллигента в очках — учителя, врача. Но пока внешность диктует стереотипы.
— Где зрители увидят вас в ближайшее время?
— В прокат вышла военная драма «1941. Крылья над Берлином» Константина Буслова. В основу сюжета легла непридуманная уникальная история. В самом начале войны в сложных обстоятельствах, когда шло отступление по всей линии фронта, нарком военно-морского флота Кузнецов и командующий морской авиацией Жаворонков предложили провести спецоперацию: в ночь на восьмое августа направили пятнадцать бомбардировщиков на Берлин. Самое удивительное — все пятнадцать экипажей вернулись живыми. Нужных самолетов у советской армии тогда не было, привлекли морские торпедоносцы. Неподалеку от Таллина, который был почти окружен немцами, построили тайный аэродром. Эта история имела большой резонанс. Константин подошел к материалу очень серьезно. Были выстроены реальные макеты двух моторных торпедно-минных самолетов и целая кинодеревня со складами, ангарами, мастерскими, чтобы ремонтировать технику. Я играл комиссара полка, у которого имеется реальный прототип. Когда начали работать, Буслов расширил линию моего героя, дописал несколько эпизодов. Есть в картине и романтическая история. Как без нее? Кстати, в массовых сценах участвовали курсанты военного училища.
Недавно состоялась премьера второго сезона сериала «Чикатило». Я играю полковника ростовского УВД, находящегося в вечном конфликте с прибывшими расследовать преступления маньяка московскими шишками. Исследование патологии — штука опасная, необходимо понимать, зачем это надо. Любое искусство должно чему-то учить, чтобы зритель что-то выносил из истории, а не просто упивался кровожадными сценами. Это удалось благодаря Дмитрию Нагиеву. Его подход к материалу вызывает уважение. До этого мы снимались в комедии, а здесь я видел, как он перевоплотился в монстра, был собран, сыграл на грани, ни разу не скатившись до узнаваемого Димы. О результате судить не мне, я не смотрел и первую часть.
В сериал «Хозяин» утвердили без проб, мне достался злодей, абсолютный перевертыш, беспредельщик, который, переодевшись в форму, грабит фуры и всех убивает к чертям собачьим.
Два года снимался, в том числе в Пермском крае, в исторической саге «Два берега», где сыграл персонажа от тридцатилетнего до восьмидесятилетнего возраста. Герои проживают жизнь, начиная с тридцатых годов до семидесятых прошлого века. Озвучания еще не было. А вот «Стражника» об офицерах Росгвардии мы уже озвучили.
До сих пор не был в эфире «Уголь» Владимира Котта. Не представляю почему. Снимали картину в городе Шахты Ростовской области, на шахтах в маленьких городах вокруг. Вот такая перспектива увидеть меня в кино.
— Из какой вы семьи?
— Мои родители не имели ни малейшего отношения к искусству. Они рабочие люди. Я родом из украинского села. Когда в советские времена под Львовом нашли большие залежи серы, там развернулась целая кампания по ее добыче. Был построен поселок городского типа Новояворовск, куда родители со мной и перебрались. Они приехали туда работать. Мне исполнилось всего три года.
— Как же у вас созрело решение пойти в актерскую профессию?
— О каком решении семнадцатилетнего юноши может вообще идти речь? В школе я занимался в драмкружке, вроде бы делал успехи, но о профессиональной актерской карьере даже не мечтал. После десятого класса пытался поступать в техникум лесной промышленности, но завалил сочинение, не давались мне русский язык и литература. Расстраивался, впрочем, недолго, случайно услышал по радио, что во Львове набирается театральная студия. Решил попробовать в нее поступить. Отправился во Львов с мамой. Нас принял директор студии. Я поинтересовался:
— Что требуется для того, чтобы к вам попасть?
— Разучить и прочесть перед приемной комиссией несколько монологов. — Что такое монологи, я вообще не имел представления. Собеседник пояснил: — Ну например монолог Гамлета.
Я усек, что требуется, отправился в свою сельскую библиотеку, взял томик Шекспира (к счастью, в советские времена библиотечные фонды не испытывали недостатка в классической литературе), разучил, вернулся в студию и прочитал хрестоматийное «Быть или не быть?». До сих пор помню его наизусть, хотя прошло несколько десятилетий.
С пением оказалось сложнее, поскольку у меня абсолютно не было слуха. А пел я Высоцкого «Если друг оказался вдруг...». Аккомпаниатор за фортепиано вошла в положение, помогала изо всех сил, чем-то я ей, видно, приглянулся. Брала аккорды, заставляла прислушиваться, пытаться их воспроизвести, но я оказался полным профаном. Тем не менее в студию меня взяли. Позволили даже отучиться восемь месяцев.
— Что же случилось?
— Армия, никакой военной кафедры при студии, как вы понимаете, не было в помине. Пришла повестка, откосить даже не пытался, пошел служить. Попал в учебно-боевую танковую дивизию. Мы стояли на границе с Румынией, в городе Сторожинец. Там выпускали сержантов, командиров отделений, механиков-водителей. Моей специализацией стал ремонт бронетанковой техники, с тех пор про гусеничную технику знаю все.
Кстати говоря, могу не только покопаться в двигателе, но и неплохо плотничаю, кладу плитку, кирпич, да и малярные работы даются мне легко. Спасибо бате — у него были золотые руки, своими навыками он с радостью делился с сыном, за что ему благодарен. У меня до сих пор хранится его рубанок, иногда беру его и вспоминаю отца, который мог смастерить буквально все: полностью построить дом от фундамента до крыши, да еще и обставить его мебелью, как бы теперь сказали, ручной работы.
Еще батя периодически отправлялся на заработки «на севера». Помню, как возвращался бородатый, заросший, с плотно набитым рюкзаком за плечами. Однажды приехал весь обмотанный шкурками соболя: вез на продажу, чтобы хоть как-то свести концы с концами. Привозил вкуснейшую красную рыбу. Так что батино воспитание и рабочие навыки пригодились в армии, когда приходилось ремонтировать ходовую часть танка, коробку передач, разбирать двигатели, в оптику мы не лезли.
— Дедовщина в танковых войсках была?
— Всякое случалось. Приходилось и драться, и защищаться, и отвоевывать свое пространство. Армия многому учит в плане выживания, безусловно формирует личность, там характеры проявляются ярко. Я исключением не был, научился за себя постоять. Отслужил два года, демобилизовался в звании старшего сержанта, заместителя командира взвода. Пока выполнял воинский долг, закрылась моя театральная студия. Набор в нее оказался разовым. Надо было решать, что делать: оставаться в Львовском драматическом театре с перспективой доучиться, но всю жизнь выходить на сцену с репликой «Кушать подано», поступать в Киевский театральный институт или ехать в Москву? Несмотря на то что я тогда не очень хорошо освоил русский, «хэкал», отважился попытать счастья в столице.
Нетрудно догадаться: не поступил. Но мой педагог из Львова Алла Григорьевна Бабенко верила в меня. Она была ученицей легендарного режиссера Андрея Гончарова, в свое время поставила множество спектаклей в России. В Казанском большом драматическом театре имени Качалова в свое время тоже шли ее постановки. В конце сентября Казанское театральное училище, на мое счастье, объявило дополнительный набор, и Алла Григорьевна попросила: «Обратите внимание на этого парня». К ее мнению прислушались, меня взяли. До этого я учился на украинской классике, а здесь мне, сельскому необразованному парню, привили вкус к Чехову, Хемингуэю, хорошей литературе.
— Известно, что в театральном училище занятия продолжаются с утра до вечера. О том, чтобы где-то найти подработку, речи не идет, а на стипендию прожить сложно. Как решали неизбежно возникавшие материальные проблемы?
— Первые полгода стипендию я не получал вообще, потому что, естественно, не сдал русский язык. Я приехал в Казань в легкой курточке и, извините за интимные подробности, армейских трусах. В кошельке лежала советская десятка. Мама меня поддерживала, старалась что-то присылать, но они с отцом были людьми небогатыми, поэтому денег катастрофически не хватало. Видя это, руководство училища озадачилось, извлекло на свет какой-то указ, где говорилось, что первые полгода студенту по закону обязаны выплачивать стипендию, при этом неважно, как он сдал экзамены. Помню, ходил в департамент культуры в Казанский кремль, где мне выдали сто шестьдесят с чем-то советских рублей. По тем временам — сумму! Я был королем. Армия научила не сдаваться, обстоятельствам я не поддался, устроился дворником при театральном училище, три года махал метлой за восемьдесят рублей в месяц.
Со второго курса нас взяли в Качаловский театр, мы — студенты — бегали в массовке, очень скоро стал выходить на сцену в небольших ролях, за что тоже платили рублей восемьдесят. Позже стал получать повышенную стипендию — сорок пять рублей, поэтому с деньгами у меня было нормально.
— С чем выпускались?
— Я заразил однокурсников Достоевским. Сначала поставил самостоятельный отрывок — финальную сцену из «Идиота», где Рогожин объясняется с князем Мышкиным. А к выпуску мы сделали дипломный спектакль «Идиот», я, естественно, сыграл Рогожина. Еще выходил на сцену в роли Валера в «Тартюфе».
Вопрос, куда идти работать, не стоял, меня и еще трех однокашников сразу взяли в Качаловский театр, в котором мы со студенческих времен были вспомогательным составом. В училище я регулярно посещал исключительно мастерство, отговариваясь репетициями в театре. Но все же получил диплом. Мы начинали работать, когда театр переживал сложные времена: ушел главный режиссер, руководство возложили на трех актеров. Это было ужасно, действовали они как лебедь, рак и щука из басни Крылова. В конце концов театр возглавил замечательный Станислав Владимирович Таюшев. Он начал ставить «Мастера и Маргариту», мне поручил роль Ивана Бездомного, ставшую моим дебютом на сцене Качаловского театра. Девяностые открывали нам новые пьесы, в театре шли «Крутой маршрут», «Дальше... дальше... дальше!» Михаила Шатрова. Работы было много, мне находились роли во всех премьерах.