Ирина Шевчук: «Судьба нам подарила фильм «...А зори здесь тихие»
Станислав Иосифович очень хотел снять картину именно о женщине на войне, потому что ему спасла жизнь простая санитарка. Он сам нам рассказывал, как его, молоденького солдата, вытащила юная медсестра, Анна, буквально из-под танка. Он чудом остался в живых. Позже они общались, созванивались. Когда картину «...А зори здесь тихие» закончили и показали на Киностудии Горького, он пригласил Анну на просмотр.
Когда режиссер прочитал повесть Бориса Васильева, его до глубины души тронула история пятерых девушек-зенитчиц, на долю которых выпала жестокая война. Станислав Ростоцкий, закончив съемки, как-то признался в интервью: «Когда я монтировал фильм, слезы капали. Не мог сдержаться...»
Недаром он всегда говорил: «Художник должен быть с осколком в сердце». Он и фильм снимал, пропустив через свое сердце. Это была его история. Личная. Станислав Иосифович очень хотел снять картину именно о женщине на войне, потому что ему спасла жизнь простая санитарка. Он сам нам рассказывал, как его, молоденького солдата, вытащила юная медсестра буквально из-под танка. Он чудом остался в живых. Когда в госпитале ему ампутировали ногу, ему не хотелось жить. Но он вернулся домой и стал выдающимся режиссером.
Имя этой медсестры он запомнил навсегда — Анна Чугунова. Они общались, созванивались. И он был ей очень благодарен за то, что она подарила ему вторую жизнь.
Когда картину «...А зори здесь тихие» закончили и показали на Киностудии Горького, он пригласил Анну на просмотр. Но, к сожалению, после ранения на войне она к тому времени ослепла. Сидела в первом ряду и только слушала. Свой фильм Ростоцкий посвятил всем женщинам на войне, в том числе и своей спасительнице.
Наверное, поэтому Станислав Иосифович мечтал снять в картине неизвестных широкой публике актрис. Собирали актеров со всего Советского Союза, они с оператором Вячеславом Шумским раскладывали пасьянсы с их фотографиями каждый день. И по возрасту их двигали все время — то младше, то старше. Режиссер хотел, чтобы девочек зрители запомнили такими, какими они появятся в фильме.
На съемочной площадке благодаря Ростоцкому у нас была абсолютная семья. Очень редко попадаешь в съемочную группу, где чувствуешь себя ее неотъемлемой частью, где ты нужен, где о тебе заботятся, где тебя любят.
Всем очень повезло. Судьба нам подарила эту картину. Такой дебют редко кому выпадает. Это было как бы рождением всех нас: и девочек, и Андрея Мартынова. И это очень радостно, что фильм полюбился и смотрится до сих пор.
А еще нам повезло, что этот фильм снимал потрясающий режиссер Станислав Ростоцкий. Он открыл очень многих актеров: Ларису Лужину, Вячеслава Васильевича Тихонова, Ирину Печерникову...
— Как вы относитесь к тому, что вас до сих пор узнают по роли Риты Осяниной?
— Это моя визитная карточка, никуда не денешься. Меня до сих пор иногда не Ириной называют, а Ритой. Не каждому актеру так везет в жизни, у кого-то может быть по 150 фильмов, а подобной роли нет.
Всегда поражало, что первой реакцией зрителя, когда заканчивался фильм и еще не включили свет, была полная тишина в зале, и только потом уже звучали аплодисменты. Поразительно — так каждый раз! Однажды, это было на премьере фильма в Омске, зрители провожали нас из кинотеатра, на лестнице ко мне подошла женщина и спросила: «Риточка, скажите, а как ваш сын сейчас?» Я была ошарашена и никак не могла понять, какой сын. Оказывается, она имела в виду сына Риты. Я была потрясена и даже не помню, что ответила. Это было так трогательно, что она ко мне обратилась как к Рите. Моей героине...
— А как работал Ростоцкий с актерами? Он ведь сам фронтовик, молодым актрисам нужно было объяснять, что такое война...
— Вы знаете, у нас вся группа побывала на фронте. И автор повести Борис Васильев, и художник-постановщик Серебренников, и гример-художник Смирнов, и Вячеслав Михайлович Шумский, наш выдающийся кинооператор и фотограф, и даже пиротехник. Говорят, что фронтовики не любят говорить о войне, но это не так. Они больше вспоминали о хороших моментах: о любви, о фронтовой дружбе. Там были шутки, там был юмор. Война пришлась на их молодость. Они выжили и были счастливы.
Все на съемочной площадке очень трепетно относились и к материалу, и к нам. Ростоцкий с первой же картины сохранил свою съемочную группу, и эти люди иногда ждали, когда он запустится, не шли в другие фильмы, чтобы быть с ним рядом. Все они прошли войну, поэтому были как семья, вот как приезжаешь к маме с папой, так и мы попали словно бы к родителям.
Действие фильма разворачивается не на передовой, а в тылу. Это все равно страшно, но и к такой жизни люди приспосабливались, привыкали. Мы, актрисы, — девочки гражданские, не знали, что такое оружие, как надо правильно заворачивать портянки. И все же мы были из того поколения, которое сильно погружать в материал не надо было. Мы и литературы о войне много читали. У меня, например, и отец воевал, и дед, все дядьки. Даже тетя Тося, мамина сестра, была зенитчицей.
— Вы пришли в картину третьекурсницей ВГИКа. Cразу утвердили на роль Риты Осяниной?
— Однажды в поисках исполнительниц Ростоцкий пришел к нам на курс, но меня в этот момент не было в аудитории. Наш педагог Владимир Вячеславович Белокуров мне потом посоветовал: «Сходи к Ростоцкому, пусть он на тебя посмотрит». А ВГИК и студия Горького были рядом.
Помню, как я вошла в его кабинет. Станислав Иосифович едва глянул на меня и сказал вместо приветствия:
— Ну и пигалицу вы привели! — и это при всей съемочной группе! А потом добавил: — Хочешь сниматься у нас летом в зенитном батальоне? Подработаешь в массовке.
Я гордо ответила:
— Нет, спасибо, я лучше к маме с папой поеду.
И, роняя слезы, пошла восвояси. У меня была такая обида, что мне ничего не объяснили, не сказали, зачем позвали. Просто на меня посмотрели и сразу же поставили диагноз: мол, не годится. «Никогда ничего общего с этим хамом иметь не буду!» — поклялась я.
Поиск актрис продолжался. Как-то Вячеслав Михайлович Шумский напомнил Ростоцкому: «Стася, слушай, а помнишь девочку, которая к нам приходила из ГИКа (они называли почему-то ВГИК ГИКом)? Давай-ка позовем ее, у нее такие глаза были печальные, может, попробуем ее на Риту».
Мне стала звонить ассистент режиссера. Но я не отвечала на телефонные звонки. Она сама за мной пришла во ВГИК, у нас как раз шел прогон каких-то отрывков.
— Ростоцкий хочет еще раз с тобой увидеться, Рита.
— Никуда не пойду, нет, нет, нет и нет.
В общем, мои однокурсники буквально силой довели меня до студии Горького. А я ведь слово дала. Как я его нарушу?
Когда я пришла показываться во второй раз, в гримерной познакомилась с Олей Остроумовой. В группе искали актрису на роль Жени Комельковой. На Женю даже пробовалась моя однокурсница и подруга Галя Логинова. Но по каким-то причинам ее не утвердили.
Оля Остроумова, которая до этого снималась у Ростоцкого в «Доживем до понедельника», прочитав повесть, мечтала о роли Женьки. Но почему-то Станислав Иосифович долгое время не решался ее пробовать. То ли ему хотелось какое-то новое, свежее лицо, то ли еще по каким-то причинам...
Одним словом, так получилось, что нас с Олей Остроумовой утверждали последними. Пробу снимали в павильоне студии Горького. На нас надели гимнастерки, выдали винтовки с холостыми патронами. Вдруг Ольга шепчет: «Я тебя умоляю, так хочу сниматься, пожалуйста, давай не провалим пробы». И она так это сказала, что у меня на задний план ушли мои обиды.
Когда мы сыграли сцену, к нам первым подошел пиротехник Александр Бухвалов и похвалил: «Девчонки, вы настоящие, вас точно утвердят». Так что нас утвердил вначале дядя Саша, а потом уже режиссер.
Единственным человеком, который из всех нас раньше снимался, была Оля Остроумова. Все остальные — дебютанты. По сценарию Женя Комелькова была высокая рыжеволосая красавица с зелеными глазами. Оле долго искали образ, красили ее волосы в рыжий цвет, клеили ресницы.
Именно Оля посоветовала Ростоцкому взять Андрея Мартынова на роль старшины Васкова. Андрею было всего 26 лет. С первого взгляда он подходил мало, слишком был молод. Когда они встретились с режиссером, Ростоцкий предложил начинающему актеру почитать вслух несколько страниц. И они оба разрыдались.
Съемки натуры проходили в Карелии, причем недалеко от места, где я родилась. На свет я появилась в поселке Роста под Мурманском. А второй раз, уже как актриса, я родилась, получается, в Карелии.
В апреле в павильонах студии Горького, сразу после проб, сняли воспоминания Риты. Моего мужа, который погиб в первые дни войны, играл Борис Токарев. А всю натуру снимали до начала октября в Карелии. В июне окончила третий курс и тоже туда уехала.
Актеры жили в деревне Сяргилахта на берегу Сямозера. Вечерами после съемок собирались, накрывали столы. Потом нас возили в выходные в Петрозаводск в гостиницу, помыться и привести себя в порядок. Кто-то досыпал, кто-то песни пел, кто-то гулял. Ехали в автобусе, дурачились, конечно.
В ресторане гостиницы Ростоцкий устраивал до утра пиршества для всей группы. Помню, как нас возили на Марциальные воды, на курорт, который построил Петр Первый. Нам там готовила повариха Мария, красивая русская женщина. Она подавала на стол изыски собственного приготовления: и грибочки, и семгу, и все на свете. Мария была влюблена в Ростоцкого, поэтому очень старалась ему угодить. Она просто таяла, когда он появлялся. Да в него невозможно было не влюбиться — Станислав Иосифович был потрясающе красив. Он даже старел красиво...
Станислав Иосифович обожал любительскую колбасу, черный хлеб, грибы, а еще рыбу, потому что рыбалка была его хобби. Он любил шутить на эту тему, мол, у меня хобби — режиссура, а вообще-то я рыбак.
Порой нас приглашали на спектакли в местный театр. Мы были потрясены петрозаводским драматическим театром, там было кафе, которое обслуживали актеры. В свой выходной день они были и барменами, и официантами. Все стены этого кафе были в автографах именитых гостей.
Фильм, несмотря на две серии, снимали очень быстро, за год, даже меньше, и озвучание провели. Уже в августе мы ездили в Омск на премьеру, а потом в сентябре — в Италию, в Венецию. Ростоцкий спешил, он шутил: «А вдруг кто-то из девчонок забеременеет, что я буду делать?»
Помню забавный случай на съемках: однажды меня в лесу забыли. Я заснула на кочке, просыпаюсь — ни проводов, ни шнуров, ни аппаратуры, ни души. Вся группа уехала на обед. Хорошо, что это было недалеко от дороги. Я в слезы, думаю, живого человека оставили и даже не вернулись за мной. Вычислила, где может быть Петрозаводск, и пошла по шоссе. Иду и думаю: «Дойду до города, забираю свои вещи из гостиницы, еду на вокзал и уезжаю в Москву. Все. Никаких уговоров». И вот шла, шла, вдруг слышу, шуршат колеса машины сзади, поворачиваюсь, чтобы проголосовать, а оказалось, что это Ростоцкий с Андреем Мартыновым.
Они все-таки хватились меня и поехали на поиски артистки. Я иду, слезы вытираю, а они за мной едут и уговаривают, уговаривают. В конце концов затащили в машину. В общем, долго просили прощения. Я простила, конечно...