Факт
Сергей Уточкин. Полеты во сне и наяву
Как говорил Александр Куприн, в Одессе есть два популярных имени: бронзовый Дюк и воздухоплаватель Сергей Уточкин - кумир биндюжников, велосипедистов, женщин и уличных мальчишек.
Вечером двадцать шестого ноября 1913 года в одесскую квартиру присяжного поверенного Антона Богомольца настойчиво постучали. Хозяева никого не ждали и переполошились: Антон Антонович был на плохом счету у охранки. Распорядившись, чтобы ребятишек увели в детскую, глава семейства открыл дверь. На пороге стоял его приятель, известный авиатор Сергей Уточкин. Вид он имел крайне нездоровый: небрит, рыжие волосы без малейшего намека на знаменитый борцовский пробор торчали в разные стороны. В руке Уточкин держал изогнутую стальную вилку. Он решительно шагнул в квартиру и даже не сказал, а потребовал:
— Д-дай мне галстук!
— Может, пройдешь? — предложил Богомолец, но гость энергично замотал головой.
— Я т-тороплюсь.
Антон Антонович внимательно оглядел его серый потрепанный костюм, исподнюю больничную рубашку под пиджаком. Из комнаты испуганно выглянула хозяйка дома.
— Принеси, пожалуйста, серый галстук, — как можно спокойнее попросил ее муж и обернулся к Сергею: — А вилка зачем?
Тот, будто впервые увидев, повертел вилку в руке, сунул в карман.
— Меня з-запирают на ключ. Пришлось открывать в-вилкой.
— Ты сбежал из клиники?
— Ага, — неожиданно развеселился Уточкин. — Я с з-закрытыми глазами разбираю и с-собираю авиационный двигатель, а тут з-замок какой-то...
Получив галстук, странный гость торопливо распрощался. От Богомольца он отправился на улицу Гоголя в коммерческий клуб, где до болезни частенько проводил время за карточным столом. В кармане у него были один рубль и маленькая баночка с кокаином. Сергей принял небольшую дозу и вошел в игорный зал.
К тому времени в психиатрической клинике уже хватились: пропал пациент! Впрочем, нашли его довольно быстро. Места, где знаменитый авиатор засиживался по ночам, были известны каждому одесситу. Сергей успел наиграть полсотни целковых — ему, что называется, шла карта. Войдя в азарт, Уточкин преобразился: исчез куда-то плавающий, блуждающий взгляд. Как в лучшие свои времена, он балагурил и даже выпил вина. Не подходя к нему, приехавший врач остановил санитаров и распорядился, чтобы больного не трогали: «Просто поставьте авто у дверей клуба».
Где-то через час фортуна отвернулась от Уточкина, и вскоре он проигрался в пух и прах. В полном расстройстве Сергей вышел из клуба и сам уселся в машину. Пожаловался на невезение, достал из кармана изогнутую вилку, протянул врачу и, сильно заикаясь, пробурчал: «А то с-скажете, что я у в-вас вилки в-ворую». Когда Уточкин возбуждался или нервничал, его заикание становилось особенно заметным.
Уточкин быстро стал знаменитостью. Завидев несущийся велосипед с торчащей над рулем рыжей шевелюрой, горожане орали: «Куда прешь, идиёт?»
...Заикаться Сережа начал в раннем детстве. Его отец Исай Кузьмич принадлежал ко второй купеческой гильдии и был удачливым строительным подрядчиком — крепкий, здоровый мужик, не прочь выпить и подраться, троих детей любил и часто баловал подарками и сладостями. Мать Аустинья Стефановна занималась хозяйством. Родители ушли из жизни, когда Сереже исполнилось всего семь лет. И он, и его братья Николай и Леонид росли и воспитывались, что называется, «в людях». Детей разобрали по семьям пансионерами — на деньги, оставленные отцом. Больше всех не повезло Сереже. Кровавая трагедия, участником которой пришлось стать восьмилетнему мальчишке, сделала его заикой на всю жизнь.
Будущего воздухоплавателя пристроили на пансион к преподавателю Ришельевской гимназии по фамилии Краузе. Это был угрюмый, неизлечимый алкоголик и заядлый картежник с кучей детей. Однажды хозяин дома пропал, несколько дней о нем не было ни слуху ни духу. Опросив знакомых, полиция выяснила, что накануне загадочного исчезновения Краузе проигрался и, как за ним водилось, напился до положения риз. Нашли его только через неделю: жена поднялась на чердак, чтобы развесить белье, и обнаружила мужа висящим в петле. С горя, а может, от алкогольной депрессии, в которой отец семейства пребывал довольно часто, он повесился.
Отныне Уточкин мечтал о настоящих полетах — ему как воздух были необходимы движение, скорость, драйв. И судьба пошла Сергею навстречу
Лишившись единственного кормильца, женщина словно обезумела. С криком бросилась вниз, схватила большой кухонный нож и по очереди зарезала сонных детей. Сережу спасло то, что он спал дальше всех от двери. Мальчик проснулся, увидел при слабом свете керосиновой лампы мечущуюся женщину с окровавленным ножом, лужи крови... На какое-то время страх его обездвижил. Но когда вдова кинулась в Сережину сторону, закричал «Не надо!» и каким-то чудом сумел убежать из квартиры. Позже мадам Краузе не могла объяснить свой поступок: разум покинул ее.
Сироту увезли в полицейский участок, завернули в одеяло и дали горячего чаю. Он помнил, как подходил усатый человек в мундире, потом вежливый доктор с золотым пенсне на носу. Они о чем-то спрашивали, но мальчик твердил одно: «Н-н-не н-н-надо, н-н-не н-н-надо». С того страшного дня он и начал заикаться.
Но одним заиканием не обошлось. Известно, что пережитые в детстве ужасы не проходят бесследно и могут отразиться на судьбе самым непредсказуемым образом. Где-то через год темным вечером Сергей, сговорившись с двоюродным братом Спиркой, натянули через улицу канат в тридцати сантиметрах над землей и, сидя в засаде, наблюдали, как на брусчатку мостовой полетели две дамы и сопровождавший их офицер. Спирка со страху дал стрекача, а Уточкин, по его собственным словам, «умирал от смеха. Смеялся бесстыдно и громко — смеялся до того, что не мог встать». Много позже несколько психиатров, изучив жизнь авиатора, не сговариваясь признали: это их пациент. Все поведение Сергея предсказывало, что диагноз «шизофрения» для него неизбежен.
В пятнадцать лет он купил свой первый велосипед. В то время Сережа посещал реальное училище Святого Павла и проживал у приват-доцента Шульгина, который заодно помогал мальчику в учебе. Надо сказать, что Уточкин-старший оставил сыновьям приличное состояние, но выдавать средства завещал небольшими частями. На одну из выплат Сережа и приобрел дорогостоящий «велоцикл», забросил учебу и всерьез занялся велоспортом. Опекун, узнав об этом, позвал воспитанника к себе в кабинет и с грустью спросил:
— Ты желаешь прожить жизнь неучем?
— Я — с-спортсмен, — с вызовом ответил Уточкин.
И очень скоро доказал свою правоту. Сергей начал зарабатывать хорошие деньги, участвуя в велогонках. Позже приобрел и мотоцикл, на котором с шиком прокатился по Дерибасовской. В газетах напечатали, что, испугавшись «чертопхайки», уличное движение нарушил рысак самого господина градоначальника.
В те годы Одесса, город акаций и желтого камня, походила на настоящий Вавилон. Рядом с аборигенами уживались бывшие греческие контрабандисты, негоцианты из разных стран, итальянцы-гарибальдийцы, вездесущие цыгане. По центральным улицам прогуливались дамы в модных заграничных нарядах, а припортовые кварталы утопали в грязи и мусоре. После революции 1905 года сюда съехалось около двадцати тысяч босяков, прибывших в теплую Одессу со всех губерний необъятной империи. Они перебивались случайными заработками и воровали все, что плохо лежит. Неповторимый колорит придавали Одессе суровые извозчики и грузчики — биндюжники, привыкшие завтракать фунтом сала, жменей маслин и полбутылкой водки. А чего стоило гетто на Молдаванке!
Местные обыватели много пили, играли на бегах и тотализаторе, в карты и бильярд, до хрипоты спорили на любые темы от политики до цен на табак и были охочи до каждой мало-мальски интересной новости. Спорт горожан совершенно не интересовал, но Уточкин быстро стал знаменитостью: ему удалось выделиться даже в такой колоритной толпе. Завидев издалека несущийся велосипед с торчащей над рулем огненно-рыжей шевелюрой, горожане прижимались к стенке и крутили пальцем у виска, а вслед орали: «Куда прешь, идиёт?» Если Сергей выезжал на красном гоночном автомобиле, за ним непременно бежали мальчишки и с восторгом кричали: «Уточкин, рыжий пес!»
Сергей вносил в привычный рацион городских развлечений некоторый диссонанс. Он много тренировался — обывателям это казалось странным. Не раз Уточкин бегал через весь город наперегонки с одесским паровым трамваем, соревновался на велосипеде со скаковой лошадью, а на роликовых коньках — с велосипедистом. И всякий раз побеждал. Даже знаменитая Потемкинская лестница стала спортивной ареной, где городской чудак Уточкин демонстрировал свои безумные трюки. Съезжал по ступеням на всем, что только оказывалось в распоряжении: велосипеде, мотоцикле или автомобиле — чем восхищал или приводил в негодование горожан.
Уточкин уговорил разрешить ему полетать на «Фармане». Самолет стоял на ипподроме, взлетать с короткой дорожки было смертельно опасно...
По утрам он проносился на бешеной скорости по Среднефонтанской улице, к половине девятого приезжал на Николаевский бульвар и ставил свой «паккард» рядом с памятником первому градоначальнику Одессы Арману Эмманюэлю Ришелье, где уже поджидали мальчишки: школяры, разносчики газет и уличные чистильщики сапог. Рассказывая анекдоты, Уточкин неторопливо раздевался до трусов, затем выстраивал мелкую шпану в цепочку. Давал свисток, и лавина ребятни с гиканьем скатывалась по ступеням знаменитой лестницы — сто девяносто две ступени вниз до ограды порта и без отдыха снова наверх к памятнику. Уточкин всегда бежал чуть впереди, а иногда прыгал на одной ноге через три ступеньки. Добравшись до Дюка, орда обегала вокруг него двадцать раз и останавливалась: начиналась раздача призов. Победитель получал жетон из тех, что Уточкину вручили в награду за очередной рекорд. Чаще всего жетоны были золотыми. Остальным доставались подарки попроще: что-то из спортивной одежды или поощрительный гривенник. Затем вся ватага бежала к морю — купаться.