Галина Щербакова: Женщины в игре без правил
В центре романа Галины Щербаковой «Женщины в игре без правил» (выходит в издательстве «Эксмо») три поколения женщин — бабушка, мама и дочь. Проживая разные обстоятельства, каждая из них приходит к выводу, что пережить беду можно только с любовью в сердце. В одноименном сериале Юрия Мороза сыграли Ольга Остроумова, Екатерина Акиньшина, Екатерина Никитина, Гарик Сукачев, Павел Деревянко и другие. «Сноб» публикует первую главу романа.
К новым чувствам надо привыкать, как к новой обуви. Их полагается разносить. Елена босиком ходила по доставшейся ей в обмене квартире и думала другое: если она сейчас же, сию минуту не полюбит ее как родную, потом этого уже и не случится. Любовь бывает или сразу, или никогда.
«Начнем, — сказала она себе. — Дивный вид из окна. Лес, овраг... Деревянный мосток... Я буду ходить по нему с плетеной корзинкой, как какая-нибудь барышня-крестьянка. А навстречу мне добрый молодец... Все вранье… Я сроду на эти мостки не выйду... Да и на черта они мне? От лесного кислорода голова болит сильнее, как от недосыпа: в виски стреляет».
Елена отошла от окна. «Звеня и подпрыгивая, как тот самый пятак», — подумала она.
Нет, любовь к квартире из пейзажа за окном не вырастала. Она прошлепала по коридору: ровнехонько тринадцать ее лап. «Знала бы, не менялась», — засмеялась она. И снова это — звеня и подпрыгивая. А потом стало совсем плохо: «тринадцать» стало преследовать ее на каждому шагу. Номер квартиры — девяносто четыре. Сумма цифр — тринадцать. Тринадцать рядков кафеля над плитой. Тринадцать с копейками метров маленькая комната. Номер жэка — тоже тринадцать. И как она не заметила сразу: номер ее дома тридцать девять, что есть не что иное, как трижды тринадцать.
А ведь у нее было с маклером условие — не тринадцатый этаж. Ну так вот. У нее пятнадцатый, а изнутри весь — насквозь! насквозь! насквозь! — тринадцатый.
Елена почувствовала, как ее охватывает паника, как отбрасывает назад — к слезам, неустройству, неуверенности, слабости, в которых она жила последние годы. Она ведь придумала: въедет в квартиру, повернет ключ, и — пойдет новая, уже совсем хорошая жизнь. Потом, правда, она поняла, что не та она женщина: у таких, как она, битых и ломанных судьбой, поворот ключа не может решить все сразу и навсегда. И она дала себе поблажку — все будет не сразу, она будет разнашивать новую судьбу не спеша, постепенно... Она полюбит эту квартиру, хорошая квартира, замечательная. Лес в окне. Мост через овраг...
А получилось... Тринадцать, кругом тринадцать... Захотелось бежать, но бежать было некуда. Захотелось плакать, но исчезли слезы. Захотелось позвонить, но телефон сволочи-сменщики унесли с собой. А она свой постеснялась. Старенький аппарат из казенных, неудобно забирать... Вот и осталась одна с «постеснялась».
Елена пустила во весь напор воду в ванну. И сказала зеркалу: «Не думай! Вены я вскрывать не буду. Я просто помокну».
Она уперлась ногами в бортик, приподнимая над водой тело. Розовые ногти торчали из пены и существовали как бы независимо и освобожденно. Это свойство красоты — независимость. А ногти у Елены — высший класс и на руках, и на ногах, жаль, нет конкурса по ногтям. Все бы рухнули рядом с ней. «Выручайте меня, пальчики, выручайте! — прошептала она своим «независимым». — Спасайте свою хозяйку». Она вынула из воды ногу, не такую уж длинную, как сейчас принято, но ничего, вполне, тонкая в кости, чуть суховатая, она набирала силу и нежность там, где самое место нежности. Елена знала, что у нее фигура из тех, что нравятся мужчинам. Она, как говорят в отделе, секси. Бабы ее этим подбадривали, когда она несколько лет по маковку сидела, как в дерьме, в своем жутком замуже, потом разводилась, делилась, шла от всей этой жизни паршой, чесалась, шелушилась, а бабоньки тут как тут: «Ленка! Ты такая секси. Плюнь на все!» В минуты такого жалостливого сестринства ей хотелось сделать что-нибудь совсем уж непотребное: пописать, например, в вазу для цветов, стоящую на столе у начальницы отдела, дамы, у которой все было до такой степени тип-топ, что приходилось думать плохое о самом мироздании. Что ж ты так себя ведешь, мироздание? Примитивной тетке с пористым носом-рубильником ты дало более чем, а остальным пожлобилось? Или это у тебя весы счастья такие, как у нашей буфетчицы: всем