Евгений Гришковец: Модные брюки и другие прихоти
В сентябре в издательстве «КоЛибри» выходит книга режиссера и писателя Евгения Гришковца «Узелки», написанная за время карантина. Она посвящена не знаковым, но самым ярким и красочным воспоминаниям, из которых и состоит жизнь. «Сноб» публикует начало одного из рассказов
Наверное, самыми болезненными узелками, напоминающими о себе в самые неожиданные моменты жизни, являются острые и даже режущие воспоминания, связанные с переживанием сильного стыда, такого стыда, про который говорится: «Мне хотелось провалиться сквозь землю». Какое верное и мудрое высказывание! Такие узелки хочется развязать, успокоить себя тем, что постыдные события произошли давно, когда ты был юн и глуп, когда ты все воспринимал обостренно и излишне мнительно, что пора бы над произошедшим посмеяться и забыть... Но не получается… Узелки стыда только затягиваются туже и не отпускают.
Как, например, можно стыдиться того, что произошло со мной пятнадцатилетним? Да весь этот смешной возраст только и был наполнен разными глупостями, порой милыми, но в основном — не очень.
На грани каких роковых ошибок оказывался я и мои друзья-товарищи, не чувствуя никакой опасности в свои пятнадцать-шестнадцать лет! А как много непоправимого и губительного сотворено в этом дурацком возрасте многими и многими...
Конечно, нельзя, бессмысленно стыдиться того, что было пережито в последние школьные годы. Вот только узелки памяти не спрашивают. Они просто завязываются и не отпускают.
Конец апреля, пятнадцатого в моей жизни, выдался сухим и погожим. Таким погожим и теплым, что можно было ходить в школу без верхней одежды. Мы все ждали майских праздников, длинных выходных и послаблений в учебе.
Тогда-то меня и направили от нашего класса на три дня с отрывом от уроков на сборы школьных активистов. Направил меня туда наш классный руководитель. Он преподавал нам алгебру и геометрию.
Я не был политически активен, не рвался в официальные лидеры и совсем не жаждал школьной карьеры. Просто я был разговорчив, много читал и любил блеснуть эрудицией на темы, не связанные со школьной программой. Классный руководитель считал меня человеком способным, но выскочкой и лентяем. По его предметам я учился плохо, точнее, не учился совсем и не собирался, будучи уверенным, что знание математики мне в жизни никогда не пригодится.
Когда заведующая воспитательной работой нашей школы потребовала выделить одного учащегося на сборы активистов, наш математик сразу назвал меня. Он не хотел отрывать от учебного процесса тех, кто добросовестно работал на уроках и кому пропуски занятий были бы вредны. А меня ему было не жалко. Он все про меня и про всех учеников нашего класса хорошо понимал. Он знал, что по точным предметам я все равно не учусь, а всякие другие типа истории, литературы или географии и пропустить не грех, к тому же я как болтун легко по ним все наверстаю.
Сборы активистов проходили в одной из центральных школ, здание которой было самым старым школьным зданием в городе. К его входу вела широкая лестница, а фасад торжественно украшали колонны. В этой школе учились «центровые». И весь город знал, что учениками этой школы являются дети городского и областного руководства, а также отпрыски директоров заводов, промышленных объединений, фабрик, редакторов телевидения, газет, радио, главных врачей больниц и даже сын директора центрального рынка. Проще говоря, золотая молодежь. Знать. Это была не типовая школа спального района, как моя, а настоящий дворец среднего образования.
В первый день я поехал на сборы активистов в школьной форме. Белая рубашка — это все, чем я выразил уважение и почтение тому мероприятию. На входе у всех спрашивали, не активисты ли мы, и, получив положительный ответ, записывали фамилии и номера школ. После этого нас направляли в актовый зал. Внутри та центральная школа тоже была нарядная: с широкой лестницей, высокими потолками, лепниной и прочей классической красотой.