Эдуард Лимонов
Как жил, кого любил и о чем мечтал хулиган, любовник, революционер
В СССР Лимонов не был диссидентом, но был, безусловно, чужим для советской системы. Впрочем, не стал он своим и в Нью-Йорке, не сотворившем из него звезду андеграунда, и в Париже, наоборот, сделавшем его модным богемным писателем, но, кажется, только для того, чтобы тут же исторгнуть на поля вoйны в Боснию. Ровно так же невозможно определить место Лимонова в современной русской литературе. Он кто? Писатель-шестидесятник? Нет. Представитель эмигрантской прозы 1970-х? Снова не точно. Может быть, звезда перестройки поздних 1980-х? Нет, не получается. Пожалуй, лучше всего о своем месте в истории сказал сам Лимонов. «Где сейчас писатели-диссиденты? И вспомнить нечего, что написали". Можно представить, что в тот момент, когда Лимонов писал эти строчки в своем фeйсбуке, глаза его загорались тем самым огнем. Глаза вечного подростка, ставшего последним большим русским писателем.
В СССР Лимонов не был диссидентом, но был, безусловно, чужим для советской системы. Впрочем, не стал он своим и в Нью-Йорке, не сотворившем из него звезду андеграунда, и в Париже, наоборот, сделавшем его модным богемным писателем, но, кажется, только для того, чтобы тут же исторгнуть на поля вoйны в Боснию. Ровно так же невозможно определить место Лимонова в современной русской литературе. Он кто? Писатель-шестидесятник? Нет. Представитель эмигрантской прозы 1970-х? Снова не точно. Может быть, звезда перестройки поздних 1980-х? Нет, не получается. Пожалуй, лучше всего о своем месте в истории сказал сам Лимонов:
«Где сейчас писатели-диссиденты? И вспомнить нечего, что написали.
Да и позднесоветские писатели мусор да пыль безвкусная.
А я есть.
И стою себе один-одинешенек, и нет мне друга и брата».
Можно представить, что в тот момент, когда Лимонов писал эти строчки в своем фeйсбуке, глаза его загорались тем самым огнем. Глаза вечного подростка, ставшего последним большим русским писателем.
Молодой андеграундный поэт Эдуард Лимонов приезжает в Москву из провинциального Харькова. Он ютится по съемным углам, зарабатывает шитьем брюк, общается с такими же непризнанными поэтами. Его Вергилий в богемной Москве — художник Брусиловский, который вводит его в общество, знакомит с нужными людьми и всячески ему покровительствует. Лимонов выделяется даже в этой среде, полной талантливых и ярких людей, и делает это с удовольствием. В то же время скитается с двумя машинками — пишущей и швейной — по чужим квартирам.
Авторы
Даниил Дубшин
Фотограф, публицист, советник председателя ассоциации писателей и издателей России
Знал Лимонова на протяжении 30 лет — от возвращения в Россию до самой смерти. Последние 11 лет жизни писателя работал у него литературным секретарем. Стал приглашенным редактором апрельского номера Esquire — провел ряд интервью, а также предоставил для публикации главу из книги.
Александр Бородулин
Фотограф
Классик репортажной и фэшн-фотографии, диссидент и автор известной фотосессии «Русские девушки» для журнала Playboy — этим номером даже размахивали на пленуме ЦК. Бородулин снимал Фредди Меркьюри и Микки Рурка, а в его нью-йоркской студии гостили Иосиф Бродский и Юрий Мамлеев. Эдуард Лимонов в воспоминаниях и фотографиях Александра Бородулина — в апрельском Esquire.
Анатолий Брусиловский
Писатель, художник
Один из знаковых представителей поколения шестидесятников, художник, писатель, первопроходец таких жанров, как коллаж, ассамбляж и боди-арт. Работы Брусиловского выставлялись в крупнейших музеях мира. Работал на «Мосфильме» как художник-постановщик и принимал участие в создании первого полиэкранного фильма «Наш марш», завоевавшего множество наград. В апрельском Esquire рассказывает о своем друге Эдуарде Лимонове, которого когда-то ввел в мир московской богемы.
Борис Гусев
Художник
Художник, издатель и, как говорил о нем Эдуард Лимонов, «человек, способный на безумие». В свое время Гусев и Лимонов создали рекламное агентство «Сто лимонов»; их первой кампанией стала реклама стоматологической клиники «Россия должна быть с зубами»: Лимонов кусал Гусева, одетого в костюм дяди Сэма. Редактировал и издавал фотоальбом «Лимонов в фотографиях» — работы из этого альбома и другие фотографии Гусева использованы в этом материале.
Жерар Гасто
Фотограф
Известный фотограф, в соавторстве с писателем Патриком Бессоном выпустил книгу Limonov & Paris. В своем романе «Монголия» Лимонов называет его «хромым упрямцем-фотографом агентства Sipa». Имя Жерара Гасто упоминается и в других его произведениях, например, в «Детях гламурного рая» и в «Священных монстрах». Лимонова в объективе своего друга Жерара Гасто смотрите в этом материале.
Елена Щапова де Карли
Модель, литератор
«Лиля Брик Бронзового века» — так назывался аукцион, на котором были выставлены письма, фотографии и другие предметы из архива красавицы Елены Щаповой де Карли. Первая русская манекенщица Нью-Йорка, вторая жена Эдуарда Лимонова, она стала вдохновением для писателя, его музой. «Она сволочь, стерва, эгоистка, гадина, животное, но я любил ее» — так вспоминал о ней сам Лимонов. После тяжелого расставания с Щаповой де Карли он написал один из своих главных романов «Это я — Эдичка». Воспоминания Щаповой о бывшем муже читайте в этом материале.
Лимонов и Москва (1964–1974)
Анатолий Брусиловский
Художник, писатель, фотограф
«Когда я впервые услышал стихи Лимонова — собственно, еще не Лимонова, а Эдика Савенко, — мне захотелось понять, в чем его феномен. Какова была тогда его поэзия? Неумелая, очень сдержанная — до смешного. Неумелые рифмы, неумелые ходы. И вместе с тем эти стихи задевали за живое. Что это — вирши мальчика с криминальным прошлым? В конце концов я сумел определить для себя место этих стихов на широкой шкале русской литературы: Лимонов занял нишу, которую до него никто не занимал, — нишу русской провинциальной поэзии. И вот тогда я начал относиться к творчеству Лимонова так, как оно того требовало, — как к действительно талантливым стихам. Они поражали меня удивительной зоркостью и сопоставлениями, которые могли прийти в голову только очень тонко чувствующему, талантливому человеку. Большинству слушателей, конечно, они казались чудовищными, просто какими-то детскими поделками, сооруженными без всякого умения. Но в этом и был шарм, в этом была их удивительная действенность!»
Елена Щапова
Модель, вторая жена Эдуарда Лимонова
«Лимонов прекрасно влился в атмосферу столичной богемы. Толя Брусиловский, сам родом из Харькова, хорошо знал Лимонова и знакомил других с его поэзией. Вагрич Бахчанян, который тоже приехал из Харькова и работал в „Литературной газете“, также таскал Лимонова куда только мог. Но Лимонов и сам с удивительной легкостью знакомился и дружил с такими поэтами, как Алейников или Губанов. Впрочем, с последним не обходилось без драк. Конечно, ему было тяжело выживать, потому что денег не было совсем, но он был способным, сильным — и выжил».
Анатолий Брусиловский
«У нас была традиция: Лимонов печатает на дряхлой машинке свой самиздат и один экземпляр обязательно отдает мне. Я, к сожалению, по глупости это дело раздарил людям, о которых думал, что этот человек может для Лимонова много сделать! После того как я уехал из Москвы, мне надо было как-то передать эстафету, найти людей, которые заботились бы о молодом человеке, жившем без особенной поддержки, без денег, без ничего — Лимонов был очень уязвим. Жизнь его в Москве была загадочной. Он жил, пока шил брюки. Поэт, который шьет брюки, чтобы выжить, — это была сенсация. Лимонов получал и деньги, и шанс на то, что люди начнут о нем рассказывать какой-нибудь знаменитости, тому же Высоцкому: «Смотри, старик, какие стишки — самиздат, между прочим!» — «А чем занимается?» — «Брюки шьет, может и тебе сшить!».
Богемная Москва, в которую попадает Лимонов, бурлит. Москва Лимонова — город авангардных поэтов и непризнанных художников. Здесь все что-то делают, все талантливы, все горят новыми идеями, искусством. Советский режим уже не тот, что прежде, — началась оттепель, и теперь он уже слаб, давит инакомыслие без прежней ярости, но и сам ничего не может предложить новому поколению, которое самостоятельно создает свою собственную среду, отличную от государственного официоза.
Анатолий Брусиловский
«В 1970-х глиняный колосс Советского Союза зашатался. Переломная эпоха — примерно как в начале XX века. Вера в государственные институты, страх перед государством, перед строгим начальством — все это распадалось. Все больше появилось людей, которые решали: «Нам нет места в официальной иерархии? Ну тогда мы будем пробовать себя в самых странных областях человеческой деятельности! Кто-то сказал про итальянское Возрождение, что это была эпоха гениев, и она рождала гениев. И вот Лимонов в своем времени тоже был не один такой яркий и знаменитый. Время подыграло ему. Родись он пятью годами позже или десятью годами раньше, из него ничего не получилось бы. Никто бы его не поддержал: „Ничего ты, мальчик, не умеешь, иди в литературный институт, там тебя научат“. Лимонов был полной противоположностью этого „тебя научат“. Он хотел учить сам».
Елена Щапова
«Наверное, не было ничего более захватывающего и возбуждающего, чем богемная Москва того времени. В каком-то смысле уникальный период, своего рода эпоха Возрождения. Какая-то невероятная концентрация талантов из самых разных областей. Жизнь бурлила, все знали всех. Собирались то в мастерских художников, то в квартирах поэтов. Или у Кабакова, или у Дорона, где не только говорили об искусстве, но были и танцы, и прекрасные ужины. Квартира Сапгира, где Мамлеев читал свои последние рассказы или отрывки из романа „Шатуны“. Читал свои прекрасные стихи Игорь Холин. Венечка Ерофеев читал отрывки из „Москва—Петушки“. К нему меня Лимонов приревновал и быстро увел. Элитарная мастерская Михаила Шварцмана, куда допускались немногие, подвал нищего художника Пети Беленка, полуслепой-полусумасшедший художник Яковлев — все это составляло часть нашей жизни. По вечерам. Утром кто-то отсыпался, кто-то работал».
Анатолий Брусиловский
«Московские левые (то есть запрещенные) поэты были люди буйного нрава, крепко выпивавшие, с чрезвычайно высоким мнением о себе. И драки случались. Лимонов мог пивной кружкой другого поэта по лбу огреть. Почему нет? Это жизнь, и он был живой человек». В Москву Лимонов приехал с первой (гражданской) женой Анной Рубинштейн, тоже сыгравшей в его жизни важную роль. Но теперь он влюбляется, и влюбляется до беспамятства. Его избранница — Елена Щапова, дочь полковника КГБ, жена богатого и известного в богемной среде художника-оформителя Виктора Щапова, любимица тусовки и по всеобщему признанию — первая красавица Москвы. Лимонов отбивает ее у мужа, и вскоре они становятся одной из самых заметных пар в городе.
Анатолий Брусиловский
«Первая жена Лимонова, Анна Моисеевна Рубинштейн, сыграла в судьбе Лимонова огромную роль — показала криминальному подростку поэзию с большой буквы, русский золотой век, то, что в СССР не печатали».
Анатолий Брусиловский
«С Леночкой они венчались в церкви в Брюсовом переулке. Я достаточно хорошо знал некоторых иностранных корреспондентов и подал им это событие так, что они пришли на свадьбу — например, господин Стивенс со своей знаменитой женой Ниной Стивенс, владелицей большой коллекции работ художников-шестидесятников. Они все происходящее снимали, потому что ситуация была редчайшая: знаменитый, но не поддержанный властями поэт женится на красавице, над ними держат венцы и все такое прочее. Советская Россия, недавно умер Сталин, а тут венчание в практически запрещенной церкви! Лимонов предстал перед нами в самодельном пиджаке, на котором из бархата была вышита его огромная монограмма Э. Л. Все это было очень интересно задумано — ведь Лимонов больше никогда в своей жизни, ни до, ни после, никакого интереса к религии не проявлял».
У этого фантастического пиджака есть название — «Пиджак национального героя», в честь поэмы Лимонова «Мы — национальный герой» (1974), в которой он описывает свой будущий успех на Западе. В этом пиджаке он делает парадное фото с Еленой: он — стоит, строго глядя в объектив, она — сидит у его ног обнаженная. 10 июня 2021-го пиджак приобрел на аукционе неизвестный коллекционер — за 1,7 млн рублей.
Елена Щапова
«Он всегда считал себя избранным, поэтому его дальнейшая судьба, которую он сам себе в каком-то смысле нарисовал, — удачная попытка остаться не только в истории литературы, но и просто в истории. Лимонов всегда хотел быть — и считал себя — историческим персонажем».
Анатолий Брусиловский
«После „Национального героя“ все рты пооткрывали: что это такое Лимонов наваял, это что значит? Он правда так думает, действительно на подобное претендует? Надо сказать, что уважение к нему пришло очень поздно. Поначалу его окружение, так называемые серьезные писатели, поэты и просто люди знаковые воспринимали его так: „Ну мальчик и мальчик, причем еще и Эдуард“. Конечно, многие поступки Лимонова могут показаться эпатажем, попыткой завоевать аудиторию. Он ее и завоевывал, но вообще говоря, подобное поведение в порядке вещей для любого творческого человека. Лимонов был игроком, он часто делал эпатажные, дурацкие жесты, которые удивляли, изумляли, может быть, даже шокировали людей. Но он не какой-то тренированный делец, который выстраивает свою биографию и делает тонкие просчитанные ходы, чтобы пробиться любым способом. Свою жизнь он строил не как бизнесмен или политик. Жизнь его была самодельной и прежде всего связанной с обстоятельствами, которые ему помогали. Но всего, чего он добился, он добился заслуженно».
Начало поэмы Лимонова «Мы — национальный герой»:
Русский народный поэт и национальный герой
Эдуард Лимонов
и его жена-поэтесса и национальная женщина
Елена Щапова
по личному приглашению президента Французской Республики сегодня утром прибыли в Париж.
В 18 часов 30 минут по парижскому времени в Парижском муниципалитете состоялся прием в честь русского национального героя Эдуарда Лимонова и его жены Елены, воплощающей в себе национальный тип русской женщины.
Лимонов и Нью-Йорк (1975–1980)
Лимонов и Щапова приезжают в Нью-Йорк. Поначалу попадают под покровительство Александра Либермана, главы Conde Nast, но надежды Елены на карьеру модели и Эдуарда на карьеру писателя не реализуются. Щапова уходит, Лимонов переживает нервный срыв. Пишет «Эдичку» — скандальный откровенный роман об опыте жизни на социальном дне. Некоторое время работает слугой миллиардера.
Елена Щапова
«Ни я, ни Лимонов никогда не думали об эмиграции. Нас просто выставили, и нашего согласия никто не спросил. В те славные времена мы дружили с послом Венесуэлы Регуло Бурелли. Знаток и поклонник русской культуры, он устраивал не только фантастические приемы для официальных лиц, но и шумные праздники для художников и поэтов, не одобренных властью. КГБ пробовал заставить Лимонова работать на них, конечно же, он отказался. Платой за отказ и было наше изгнание.
В первые месяцы эмиграции казалось, что мы уехали ненадолго. С собой взяли только два маленьких чемодана, в одном из них у меня лежали вечерние платья и вечерние туфли. Честно говоря, мы тогда не до конца понимали, что уезжаем навсегда, было впечатление, как будто заснули в Москве, а проснулись в Вене.
В Вене все не нравилось, все чужое, немецкий язык был неприятен. На последние копейки, которые выдавал Толстовский фонд, ходили в музеи или покупали ненавистные сосиски. Время от времени Лимонов давал интервью местным журналам, но все это время было просто ожиданием визы в Италию, а потом в Америку. Все наши надежды были на Нью-Йорк».
Из интервью Лимонова:
«Я всегда был патриотом и никогда не скрывал этого. В моих милитаристских устремлениях, я считаю, нет ничего зазорного. В отличие от многих русских, попавших на Запад, я России никогда не стеснялся. Скорее, чувствовал определенный комплекс превосходства по отношению к Западу. Что же касается России, я всегда исходил из того, что мы — великая нация. Да, когда-то мы захватили земли, так уж это сделали наши деды, и я чувствую определенную гордость за мою родину, за ее историю».
Анатолий Брусиловский
«Я говорю: «Эдик, ты пойми меня правильно, ты отдаешь себе отчет в том, что ты там будешь делать? Ты хорошо знаешь язык?» Он отмахивался, а видно было, что истерически боится. Хочет, но переживает, не знает ответов.
Но важно понять. Трудно объяснить современным читателям, насколько опасен был ход его жизни в Советском Союзе. У него не было никакой перспективы. Он остро ощущал себя человеком, у которого совершенно нет завтрашнего дня. Он не думал: «Вот напишу книжку, пойду в издательство, они издадут, будет трудно, но я найду каких-то людей, которые за меня попросят». Ничего этого не было. С самого начала для всех было ясно, что такому человеку никакого будущего не положено в этой стране.
При этом был ли он диссидентом? Нет. С другой стороны, он точно был несоветским человеком, которого система не могла терпеть никаким образом, потому что хоть он червячок маленький, но разъедает наш строй. Из-за того что он не был диссидентом и в то же время был нежеланным в этом сюжете, в этой стране, в этой идеологии и т. д., он вынужден был уехать».
Елена Щапова
«Лимонов был уверен, что его стихи будут публиковать в Америке. Увы, этого не произошло. Зато он устроился работать в газету, редакцию которой впоследствии поджег. Поначалу Нью-Йорк пугал: черный, дымный, с массой рекламных щитов Бродвей, прилизанные белые коттеджи миллионеров на Мэдисон, пустынная широкая Пятая авеню, у дорогих подъездов — суровые швейцары. Ну а потом стало чуть легче. Я начала работать фотомоделью. Стали чаще гулять, выходить в парк, в кино. Наши друзья приглашали в гости. Ходили на party к американской продюсерше, где могли встретить весь свет Нью-Йорка».
В Нью-Йорке Эдуард Лимонов устроился в газету «Русское слово», в которой публиковал статьи, критикующие политическую систему Запада. С Еленой Щаповой они окунулись в самый центр культуры западного мира: посещали те же вечеринки, на которые ходил Энди Уорхол, бывали в легендарной Studio 54, Лимонов одевается броско, экстравагантно: расклешенные брюки, белые костюмы, широкополые шляпы. Но эта яркая жизнь продлится недолго.
В 1974-м он пишет статью «Разочарование» — о том, что ждет советских эмигрантов на Западе. Два года спустя статью перепечатывает московская газета «Неделя» — Лимонова в Союзе печатают первый и последний — до 1989 года — раз. После публикации писателя увольняют из «Русского слова», в ответ он поджигает редакцию (по другим данным, поджог устроил его коллега), а затем устраивает акцию — приковывает себя наручниками к зданию газеты New York Times, требуя публикации своих статей. Бунт ни к чему не приводит: Лимонова выдавливают из журналистских кругов Нью-Йорка и вызывают на допрос в ФБР. Он остается без работы. Вскоре от него уходит Елена — яркая, скандальная женщина, ради Лимонова бросившая своего первого мужа, но никогда не перестававшая вызывать у Эдуарда жгучую ревность.
Анатолий Брусиловский
«Был еще такой случай. Лимонова вместе с Еленой как-то увидел посол одного латиноамериканского государства, причем очень важной страны, нефтедобывающей (ни больше, ни меньше). Пожилой человек, кстати говоря, пострадавший от хунты (ему отрезали кончик языка). Посольство располагалось в Москве за Центральным рынком — в роскошном дворянском старинном особняке с прекрасной мебелью и т. д. В доме был полуподвал, превращенный в танцзал с барной стойкой и т. д. Этот пожилой посол, не утративший мужских чувств, влюбился в Козлика (прозвище Елены Щаповой. — Esquire) и постоянно пару приглашал. При этом их постоянно разводили: вам надо в эту сторону, а вы идите сюда, господин Лимонов, там будет бар. Сразу ему подносили выпивку, что-то интересное показывали, развлекали, а девушка уходила далеко-далеко. Сама по себе ситуация была смешной, потому что Лимонов даже не представлял себе, что происходит. Но для него это была такая тренировка перед Западом — увидеть, как господа живут и как с ними общаться. Такой яркий эпизодик был».
В 1975-м Лимонов впервые знакомится с Иосифом Бродским. Встречи их редки и часто случайны, об их содержании Э. Л. упоминал редко и сухо. Однако сохранились письма Бродского — в различные издательства, где он предлагает публиковать стихи Лимонова: «Почему бы вам также не напечатать Лимонова? Он, по-моему, вполне ничего: у него там не просто смехуечки, как на первый взгляд показаться может, а чего-то посерьезней». Как на самом деле два поэта относились друг к другу — так и осталось для широкой публики загадкой. Друг Лимонова Даниил Дубшин позднее писал:
«В октябре 2009-го я собрался лететь в Италию. <...> Услышав про мое предстоящее путешествие, Лимонов достал потрепанный атлас Европы и, водя по бумаге пальцем, нашарил на карте итальянского сапога цель моего путешествия — городок Порденоне. Обнаружив, что это север Италии и Венеция совсем неподалеку, классик неожиданно попросил: