Эрнст Тельман: списан в архив
8 ноября 1939 года в советское полпредство в Берлине зашла скромно одетая женщина, представившаяся Розой Тельман — женой Эрнста Тельмана. Она хотела передать в полпредство «для напоминания Москве» вынесенные ей из «угрюмой камеры фашистского ада» письма её мужа, адресованные Иосифу Сталину и Вячеславу Молотову.
Розу Тельман приняли первый секретарь полпредства Владимир Павлов и советник Амаяк Кобулов (резидент разведки НКВД — НКГБ). Опасаясь провокации, они писем Тельмана не взяли, а его жене посоветовали зайти через неделю. Разумеется, Павлов и Кобулов хорошо знали, кто такой Эрнст Тельман: имя находившегося в гитлеровских застенках председателя запрещённой нацистами компартии Германии (КПГ) в 1930-е годы в СССР знал каждый — оно было символом стойкости, мужества и антифашистской борьбы.
В марте 1933 года Тельман был арестован. Согласно обвинительному заключению от 17 декабря 1934 года, председателю КПГ инкриминировалось соучастие в подготовке государственного переворота с целью установления в Германии диктатуры пролетариата. Однако обвинение не смогло привести факты «государственной измены» Тельмана. После неудачного для неё Лейпцигского процесса над Георгием Димитровым и его товарищами нацистская юстиция не хотела рисковать. Тем более что в мире разворачивалась кампания за освобождение Тельмана.
1 ноября 1935 года «народный суд» принял постановление освободить Тельмана из заключения, но одновременно отдать его «в интересах поддержания общественной безопасности и порядка» под «превентивный арест» гестапо. Это означало не только бессрочное нахождение Тельмана в гестаповских застенках, но и отсутствие для него возможности отстаивать свои убеждения на открытом суде.
После ареста Тельман находился в заключении в берлинской тюрьме Моабит, с 13 августа 1937 года — в тюрьме Ганновера. Жена Тельмана, направляясь в Ганновер на свидания с мужем, должна была в целях конспирации называть cебя своим девичьим именем — Розой Кох. Режим содержания её мужа в тюрьме Ганновера, первоначально очень строгий (Тельман находился в одиночной камере в полной изоляции от остальных заключённых), был в 1938 году значительно смягчён. Тельман прошёл медицинское обследование; с августа 1938 года ему разрешили раз в две недели иметь свидания с женой и дочерью без присутствия надзирателя. Он получал продовольственные посылки от родных, возобновил прекращённую в 1937 году переписку, читал книги, газеты и журналы. У него в камере был радиоприёмник. Власти не оставляли попыток заставить Тельмана публично отречься от коммунистических убеждений в обмен на его освобождение. Однако вождь немецких коммунистов решительно отклонял эти попытки.
15 ноября 1939 года полпред Алексей Шкварцев направил Молотову дневник Кобулова, в котором подробно рассказывалось о беседе с Розой Тельман и содержалось описание писем её мужа: «Письма были написаны готическим шрифтом. (На самом деле это был шрифт Зюттерлина, писать которым учили в ХIХ — начале ХХ века в Германии в начальной школе. — Б. Х.) Их было примерно пять, около 20 страниц. Мы взяли на выдержку одно письмо. Тельман писал о советско-германском сближении... Мы спросили, как ей удалось при тюремном режиме получать письма. Она ответила, что после заключения договора о дружбе между СССР и Германией тюремные условия Тельмана значительно улучшены. Он получает немецкие газеты, имеет в две недели раз свидание с ней, причём свидания, с её слов, проходят наедине, без представителя тюремного надзора».
22 ноября 1939 года в дневнике Кобулова появилась запись: «Сегодня, т. е. по истечении установленного срока, она (Роза Тельман. — Б. Х.) вновь явилась с просьбой сообщить ей, какие меры принимает Москва для оказания помощи Тельману. Я ответил: “Мы ничем помочь ей не можем”. Ответ её очень огорчил, на глазах появились слёзы. Тельман заявила, что у неё никакого выхода нет, ибо, не имея средств к существованию, буквально голодает. Я повторил ей свой ответ. Тельман со вздохом заявила: “Неужели вся работа моего мужа в пользу СССР и коммунизма прошла даром?” и добавила, что лучше её сжечь на месте, чем уходить безрезультатно… Я ответил, что это её частное дело. Тельман, очень огорчённая, ушла».