Халтура как образ жизни
Как советский андерграунд зарабатывал на государственной службе
Неофициальное искусство по определению предполагает существование официального — уникальность советского опыта состоит в том, что первое могло органично совмещаться со вторым внутри одного и того же художника. Анна Толстова рассказывает, как советские художники вели двойную жизнь, которая нередко оказывалась не такой уж двойной.
«Тоже Кукрыниксы — дешевка молодая»,— в декабре 1975 года Татьяна Маврина, злой и острый на язык критик, пишет в дневнике об одной статье в журнале «Детская литература», где автор, ее ровесник и коллега художник-иллюстратор Виктор Таубер, хвалит «молодых художников Булатова и Васильева». Слово «дешевка» в лексиконе Мавриной практически синонимично слову «халтура», которое обозначает и предмет, и процесс: во-первых, работу плохого качества, во-вторых — работу, сделанную для заработка, без вдохновения, то есть заведомо обреченную на плохое качество. В дневниковых записях конца 1930‑х — начала 1940‑х, когда по ее друзьям, членам группы «13», прошелся каток Большого террора — одних «всего лишь» обвиняли в формализме, других расстреливали,— она часто жалуется на «халтуру», которой ей с мужем, книжным графиком Николаем Кузьминым, тоже из числа «13», приходилось заниматься. И под «халтурой» в записках Мавриной всегда понимается неинтересная, рутинная работа над каким-нибудь проходным текстом, не увлекающим ее так, как Гофман или Бальзак. Однако эта работа точно так же относится к сфере искусства, как и ее иллюстрация, получившаяся в результате более удачных заказов, или же ее в те годы почти не выставлявшаяся и делавшаяся для себя живопись. Вся ее жизнь в искусстве протекала в официальном поле: только в конце 1930‑х — начале 1950‑х почти замерла и замерзла, как и у многих других из числа ее однокашников-вхутемасовцев, кто избежал репрессий, но не сделался частью сталинской культурноменклатуры, а со времен оттепели начала оттаивать, вначале — на волне половинчатой реабилитации советских авангардов, затем — на волне известного националистического возрождения, когда Маврина — с ее любовью к древнерусской архитектуре, иконе и народным промыслам — неожиданно пришлась ко двору, так что в том же 1975‑м ее удостоили Государственной премии (в дневнике она с юмором описывает торжественный прием в Кремле — «скучища»). Судя по дневнику, будущая лауреатка Госпремии внимательно следит за новостями московской художественной жизни, но при этом даже не догадывается о существовании параллельной культуры, андерграунда, где, собственно, и состоялось искусство «молодых художников Булатова и Васильева». То, что для нее «дешевка», для них просто ремесло, не имеющее к искусству никакого отношения. То есть «халтура» в случае этих «молодых художников» (в 1975‑м обоим за сорок) оказывается таким не умещающимся в сознании художника старшего поколения продуктом и способом заработать, какой с точки зрения официальной системы культуры вполне удовлетворяет представлениям об искусстве и художническом труде, а с точки зрения самих творцов внешне похож на искусство, но по сути ничего общего с ним не имеет.
Принято считать, что история искусства андерграунда начинается в 1962 году — с погромного выступления Хрущева на выставке к 30‑летию МОСХа в Манеже, которое показало, что все надежды независимых на цензурные послабления и возможность свободно выставляться, несостоятельны. Однако насколько этот андерграунд — весь, целиком — вправе называться искусством нонконформистским, единого мнения нет и дискуссии продолжаются. Самым ярким проявлением ригористского отношения к понятиям «андерграунд» и «нонконформизм» стал биографический словарь «Художники ленинградского андеграунда», выпущенный в 2007 году Любовью Гуревич, до перестройки писавшей художественную критику исключительно для самиздата. Словарь Гуревич можно назвать манифестом ленинградского понимания того, что такое нонконформизм: подавляющее большинство его героев — «поколение дворников и сторожей», в миру зарабатывающее нехудожественным, нередко грубым физическим трудом и не смешивающее высокое служение подлинному искусству с членством в союзах и службой в издательствах или худкомбинатах. Конечно, в такой трактовке содержится определенный выпад против московского андерграунда, многие герои которого вели двойную, официальную и неофициальную жизнь. Так, все корифеи «московского концептуализма» не подпадают под это пуританское определение: Эрик Булатов, Олег Васильев, Виктор Пивоваров, Илья Кабаков зарабатывали книжной графикой, Иван Чуйков расписывал захолустные дома культуры.