«Братская могила детства»
Кирилл Серебренников о «Петровых в гриппе» как русском «Улиссе»
В прокат выходят «Петровы в гриппе» Кирилла Серебренникова — экранизация одноименного романа Алексея Сальникова, которая в этом году представляла Россию в конкурсе Каннского кинофестиваля. Сюжет книги и фильма разворачивается в канун Нового года в Екатеринбурге и строится вокруг семьи Петровых, которые болеют гриппом. Но гриппом у Сальникова болеет сама реальность и, конечно же, язык, который ее описывает. Серебренников заражает «гриппом» не только сюжет и картинку (оператор Владислав Опельянц получил в Канне приз Высшей технической комиссии), но даже саундтрек. Граница между реальностью и фантазией тут отсутствует, а сам фильм существует одновременно в нескольких временах и стилистических пространствах. Но, при всей кажущейся запутанности, фрагментарности и коллажности, к финалу «Петровы…» оказываются довольно простым и ясным высказыванием о советском детстве и постсоветском лимбе, в котором атомизированные существа собираются в молекулы русской жизни. О своем детстве, психоделиках, комиксах и будущем сериале про Тарковского Кирилл Серебренников рассказал Константину Шавловскому.
Как и когда вам попал в руки роман Сальникова?
Я всем говорю, что мне его принес продюсер Илья Стюарт и попросил написать сценарий для Hype Film. Но на самом деле я прочитал роман «Петровы в гриппе» раньше, очень обрадовался, и «Гоголь-центр» договорился с Сальниковым на получение прав на постановку. То есть сначала появилась идея поставить «Петровых…» на сцене, а уже потом ко мне пришел Илья и предложил написать сценарий. И я стал писать сценарий для фильма, который вообще-то не собирался снимать.
А кто его должен был снимать?
Они хотели искать режиссера после того, как сценарий будет готов.
В каннской рецензии The Film Stage, кстати, написали, что «Петровы…» выглядят как экранизация книги, маркированной «не пригодна к постановке».
А я как раз хотел доказать, что этот текст и сценичен, и годен для экранизации. Я считаю, что такого рода книги — богатые, многоуровневые, очень яркие, мощные, которые засасывают тебя в свою воронку,— как раз очень хороши для кино и театра. Сколько людей прочитают Сальникова, столько фильмов и будет снято, столько спектаклей и поставят. Богатый текст.
Был какой-то момент, когда вы поняли, что хотите сами ставить этот сценарий?
По-моему, ребята из Hype Film просто не нашли режиссера. Был сценарий, он всем понравился, но режиссер все не находился, а у меня некоторым образом изменились жизненные обстоятельства, и я сказал: ну давайте я, что ли, попробую его снять.
В интервью вы говорили, что поначалу снимали между судами. Абсурд фильма и абсурд процесса как-то рифмовались у вас внутри? Эта рифма предполагалась?
Вообще нет. Я про это не думал совершенно. Я думал о том, как снять ту или иную сцену, как придумать тот или иной эпизод. Но совершенно точно, что мне этот фильм помог выжить в тяжелых жизненных обстоятельствах. Этот фильм непростой, но он так легко снялся на самом деле! Вообще чудо, что мы его сделали.
Но эти тяжелые жизненные обстоятельства, с вашей точки зрения, отразились на экране?
Я не знаю. Сложные жизненные обстоятельства довольно часто становятся топливом для искусства, но, конечно, ни тюрьма, ни смерть близких не становятся от этого чем-то менее ужасным. Достоевский стал Достоевским, потому что пережил гражданскую казнь и возможность расстрела. Я даже хочу когда-нибудь снять про это фильм или спектакль поставить: «Казнь Достоевского». Интересный сюжет.
Я читал много критики, и «Петровых…» бесконечно с чем-то сравнивают. От «Бартона Финка» до «Хрусталев, машину!», даже «Романс о влюбленных» Кончаловского вспоминают. А прозу Сальникова ставят на полку где-то между Сологубом и Сорокиным. Вам какие-то из этих сравнений близки?
Я не хочу мыслить такими категориями. Тяжело себя ставить на какие-то полочки. Мы когда-нибудь, конечно, все будем лежать на полочке в морге, но как-то лучше об этом не думать. А на кого это похоже или с чем это можно сравнить... Ну не знаю, для меня это довольно личный фильм, он требовал воспоминаний о детстве, он требовал каких-то очень личных тактильных ощущений. Фильм, может быть, не очень даже похож на роман, но точно то, что роман стал провокацией, триггером, поводом подумать о чем-то своем и снять этот фильм.
В «Петровых…» есть герой, которого можно назвать вашим альтер эго?
Так устроена и проза Сальникова, и мой сценарий, что мы как читатели или зрители должны «влипнуть» во всех персонажей. Мы «влипаем» в первую очередь в слесаря Петрова, хотя это трудновато сделать, потому что он — зеркало, смутный объект, такой черный ящик.
Проводник?
Да, он проводник, поэтому он немножко «человек без свойств». И это очень трудно играть, мы с Сеней Серзиным об этом много говорили. Петров — это такой «персонаж-вычет». Но все равно мы в него как-то погружаемся. Он и есть главное НЛО — этот Петров, очень странный, не очень возможный, немножко несуществующий. Такой в чем-то интеллектуальный конструкт: автослесарь, рисующий комиксы, жена-маньячка, странный ребенок, есть он, нет его, он где-то между жизнью и смертью, в каком-то лимбе находится и совершает переход из ниоткуда в никуда. Русский «Улисс». Но можем ли мы «влипнуть» в Петрова, принять его точку зрения? Не знаю, посмотрим. Наш зритель, наверное, будет вспоминать свое детство и всех этих зайчиков и снежинок, и в этом смысле история Снегурочки и все, что с этим связано, может быть более понятна и обаятельна. А западный зритель вообще же не поймет ничего, для них Новый год — это что-то совсем другое. Кто такая Снегурочка, кто такой Дед Мороз, что такое эти снежинки и зайчики, эти маски и детские колготы? Для них — ничего.