Вера, мама, любовь
Поэтесса и мама троих детей Вера Полозкова — об осознанном родительстве и двенадцати открытиях, которые оно нам сулит.
Меня зовут Вера, мне 34, и у меня трое детей. Два сына и дочь, совсем малышка. Нет, не то чтобы я мечтала о том, что детей у меня будет столько, и тем более не была готова растить их в одиночку; и тем не менее — это самый грандиозный опыт из всего, что мне доводилось переживать. А мне изрядно доводилось: я объехала полсвета, написала пять книг, которые разошлись по миру большим тиражом, играла концерты с аншлагами в огромных залах, общалась с гениями (и самозванцами — не знаю, кто интереснее) и попадала в самые поразительные сюжеты и истории. Мои дети оказались моими самыми главными учителями — преподавателями радости, тренерами присутствия в моменте, мотиваторами присвоения достижений и самоценности, источниками силы. Моя жизнь всегда была увлекательнейшим сериалом, а они сообщили всему новую краску, иную глубину. Вот двенадцать открытий, которые пришли ко мне с детьми — и изменили меня.
Взрослые — это теперь мы
Как много раз в детстве ты клялся себе, что не пойдешь во взрослые: почему они всегда ноют? от чего они так устают? почему друг с другом они разговаривают так весело и от сердца, а тебя только одергивают и поправляют? Монтажная склейка, и вот ты разворачиваешься к двум мальчишкам, висящим на твоем госте и визжащим от восторга, и произносишь ледяным тоном: «Можете так не орать? Мы пытаемся поговорить!» Что, когда это случилось? Почему иногда невозможно взглянуть на них без слез — из-за всего, чего ты для них не смогла, из-за всего, что еще так разочарует их в мире, в который ты их привела? И да, почему бы тебе не потанцевать с ними? Не покатать на шее, даже когда в них 20 кило? С прискорбием сообщаем, что теперь ты в клубе: у взрослых всегда что-нибудь болит, они всегда недосыпают и вечно «работают». «Федор, идешь гулять?» — «Пъясти, мам, у меня съишком много йаботы!»
Родители не были монстрами
Даже если были действительно скверными родителями. Даже если обижали, обесценивали, срывали злобу, предавали доверие, брали сторону неприятеля (математички!). У них была громадная сложная жизнь помимо нас, и теперь мы в курсе, насколько энергозатратная. В юности казалось, ты не сможешь их простить никогда и никогда не подпустишь к собственным детям. Теперь ты даже не злишься: они тебя любили, как умели, и были всего лишь люди, а не мастера дзен. И твоих детей они слушают гораздо внимательнее, чем тебя в детстве, и балуют, и хвалят — и это тоже нормально. Прошло много лет, время для них сбавило ход. Теперь они свободны и научились любить без условий.
Старость — это не самое ужасное
Жить быстро и умереть молодыми мы собирались примерно до тридцати: потом у нас поменялись планы. С появлением детей в картинке «через тридцать лет» появляется большой стол в саду, заварочный чайник в розах, твои высоченные сыновья, разговаривающие басом, с детьми, топчущими твои пионы, и вдруг понятно, что было бы очень обидно всего этого не дождаться. Что ты будешь нужен любой и хорош любой. Что отныне ты лишен права на эффектное саморазрушение и наплевательское отношение к здоровью, потому что отвечаешь не только за себя.
Каникулы закончились
Да, и ими оказалась вся жизнь с твоих семнадцати — и до появления первого ребенка. Боже, сколько же у нас было времени. Сколько сил у нас было: на любовные драмы, эпические глупости, шумные обиды, простыни писем с признаниями и упреками, вечеринки, длящиеся иногда неделю подряд. Теперь это воспоминания. Дети встают в семь утра, и им нужен завтрак, чтоб они не съели друг друга. Им нужны прогулки, объятия, детские спектакли, квесты, прятки, истории на ночь, они любят море, им требуется настоящее Рождество, фонарики и гирлянды на день рождения, поэтому работы предстоит много, и каждый час, который ты тратишь на соцсети и бесплодные препирательства среди ночи, грозит тебе риском вырубиться назавтра прямо в кафе, перед деловой встречей. Потом нам периодически будет разрешено возвращаться в свои семнадцать — когда они подрастут и станут ездить к бабушке на дачу или в летний языковой лагерь. Мы будем просыпаться в двенадцать в пустом доме, заваривать кофе и не верить своему счастью. А потом сразу звонить им.