Сати Спивакова: наступило время, когда я могу сделать что-то еще
В рамках большой художественной выставки «Жены» в Музее русского импрессионизма состоялось открытое интервью главного редактора журнала «Сноб» Сергея Николаевича с одной из самых ярких личностей московского бомонда, талантливой актрисой, телеведущей Сати Спиваковой
Почему-то считается, что все счастливые пары счастливы одинаково. Классик тут явно просчитался! У всех счастье разное. Особенно когда речь идет о ярких, творческих личностях, не привыкших оставаться в чьей-либо тени даже из чисто стратегических соображений. Именно о таком союзе шла речь в интервью с Сати Спиваковой, состоявшемся в Музее русского импрессионизма в рамках выставки «Жены».
Больше 30 лет Владимир и Сати Спиваковы являют собой пример образцовой во всех смыслах пары, будто сошедшей с обложки глянцевого журнала. Их любит камера, обожает публика. Где бы они ни появлялись вместе, все взоры прикованы только к ним. Он неспешный, немногословный, благородно-седой. Она порывистая, резкая, контактная, с пронзительными глазами-кинжалами, с роскошной гривой волос, рассыпанных по плечам. Они давно и прочно ассоциируются в массовом сознании с новогодним концертом на канале «Культура». Он там дирижирует и музицирует на своей скрипке. Она представляет исполнителей или берет у них интервью. Такое разделение труда: он в их семье отвечает за музыку, она… за все остальное. Но, как выясняется, так было далеко не всегда. И даже за этим лучезарным фасадом скрываются свои драмы и тайны.
Нынешняя выставка «Жены» в Музее русского импрессионизма — о том, что такое быть женщиной, быть женой и как, оставаясь в тени мужа, иметь свою территорию, свое пространство, чтобы состояться как личность. Давай поговорим о том, как это удалось тебе. Ведь ты с самого начала хотела быть актрисой? Это было твоей целью?
Не совсем целью — я об этом мечтала лет с 15, еще учась в музыкальной школе в Ереване. Мне кажется, это довольно банальная история: каждая вторая девочка мечтает стать артисткой — и я была не исключением. Но при этом я предпринимала какие-то шаги ради этого: занималась в театральной студии, пыталась учить стихи. Тогда в Ереван из Москвы приехал театр им. Моссовета, где играл великий Ростислав Янович Плятт. Мать маминой ученицы была племянницей жены Плятта. Довольно сложная конструкция. Тем не менее мне сумели организовать прослушивание у народного артиста. Я читала комариным голосом какие-то стихи. Он меня долго и терпеливо слушал, а потом сказал папе: «Бросать музыку подло, но на ее месте я бы попробовал».
То есть у тебя до последнего был выбор: или в музыканты, или в актрисы?
Ну да, все-таки я была единственной дочерью преподавателя Консерватории. Не проходит и дня, чтобы я не вспоминала своего папу, который был, наверное, главным человеком в моей жизни. И какие-то важные решения принимал он, слава богу. Как только я заикнулась о Москве и театральном институте, мама тут же начала свой «армянский плач»: «А почему не в Консерваторию?» Но на сцене как музыкант я чувствовала себя неуверенно, а музыку любила настолько, чтобы не портить ее своим исполнением. От этого предначертанного пути я решила отойти, и в этом мне помог папа: он сказал, что в своем бульоне вариться нельзя. Надо рисковать.
Мы говорим о женах, об институте брака, модель которого, как правило, закладывается в детстве. Кто был главным в твоей семье?
Я не думаю, что модель вообще закладывается: каждый выстраивает свою жизнь так, как он ее видит, как умеет. У меня, наверное, она складывалась из разных встреч. Я не могу сказать, кто из родителей был главным. Они прожили 25 лет душа в душу, и папа не дожил до серебряной свадьбы три месяца. Ему было всего 52 года, я уже была замужем, старшему ребенку был год. Папа был разносторонне развитым, образованным человеком, интересующимся и неустанно постигающим что-то новое. Он организовал оркестр, потом квартет, при этом еще в 1970-е годы занимался йогой. Утром, уходя в школу, я иногда натыкалась на него в столовой, сидящего то в позе лотоса, то льва. На спор он выучил несколько иностранных языков.
Традиционно считается, что девочки подсознательно ищут в своем муже черты отца. Владимир Теодорович похож на твоего папу?
Их сближает, наверное, только два качества: музыкальная одаренность и мужская душевная щедрость. А по характеру они совсем разные. Например, мой папа мог сам сконструировать стол, сделать собственноручно шкаф, раздвижные двери, когда их еще не существовало, закатать консервные банки. А Владимир Теодорович до сих пор не может вкрутить лампочку или забить гвоздь в стену, чтобы повесить картину. Тут они полные антиподы.
Тебя взяли в ГИТИС, руководителем курса был знаменитый режиссер Иосиф Михайлович Туманов. Ты сразу стала звездой курса? Как ты себя ощущала?
Звездой я не была, но Туманов меня любил. Почему-то только мне и еще Алле Сигаловой, с которой мы вместе учились, позволял сниматься. Со второго курса у меня уже начались съемки в кино. Меня взяли на роль героини армянского эпоса Ануш — единственная женская роль в фильме. Все остальные были мужчины. Это была знаковая роль, но она сыграла со мной злую шутку. Не так давно я ездила в Ереван, ко мне подошел здоровенный дядька с седой бородой и говорит: «Я так плакал, когда вы там умирали в конце. Мне было семь лет». Я про себя думаю: «Боже мой! А мне-то было уже 20!» После Ануш мне предлагали только роли деревенских девочек с косой.