Партия, сменяемость власти и открытость: в чем секрет китайской модели развития
Сегодня, когда Россия больше сближается с Китаем и отдаляется от Запада, все чаще возникают разговоры о китайской модели модернизации как об альтернативе западному пути. Пекин, который до недавних пор воздерживался от претензий на мировое господство, теперь полюбил рассказывать о том, что именно китайская модель идеально подойдет странам, которые хотели бы добиться роста и развития. Разбираемся, что же собой представляет этот особый китайский путь и могут ли его повторить другие страны.
Что такое модель модернизации
Довольно долго общественные науки ставили знак равенства между «модернизацией» и «вестернизацией». Считалось, что развитие возможно только через принятие западной модели модернизации, которая базируется на демократии, свободном рынке и европейских ценностях.
Уже к середине XX века в социальной науке появились альтернативные точки зрения. С одной стороны, опыт СССР продемонстрировал, что вырасти из аграрной страны в сверхдержаву можно, следуя и иным принципам, и в других условиях (однопартийности, жесткой центральной власти и железного занавеса, огораживающего страну от остального мира). Несколькими десятилетиями позже еще один путь развития продемонстрировала послевоенная Япония. Она скрестила государственное вмешательство с рыночной экономикой, дополнила протекционизм активным заимствованием зарубежных инноваций и ориентировала промышленность на экспорт, что сделало возможным так называемое японское экономическое чудо.
Западный, советский и японский (политологи называют его девелопменталистским, или азиатским) подходы к развитию — это разные модели модернизации. Каждая из них представляет самостоятельный, отличный от остальных способ развития. При этом они универсальны и пригодны для копирования в других странах: западной модели придерживаются страны Европы и Северной Америки, советской следовали страны социалистического лагеря, по формуле азиатской модели выстроили свое развитие, например, Южная Корея, Тайвань и Сингапур.
Что говорят о новой китайской модели?
Впечатляющий рост Китая дал почву для рассуждений о том, что его опыт — еще одна модель модернизации, обладающая рядом преимуществ относительно других. Одним из первых об этом заявил Джошуа Рамо из консалтингового агентства Kissinger Associates в своей книге «Пекинский консенсус».
Что интересно, официальный Пекин до недавних пор предпочитал не говорить о своем пути развития как об универсальной модели, которой могли бы воспользоваться другие. Скорее, наоборот, китайская Компартия всю свою историю придерживалась тезиса, что у каждого государства свой путь и подходящего для всех моделей не существует. Еще в 2011 году второе лицо КНР, премьер Вэнь Цзябао говорил, что китайский опыт рано рассматривать в качестве модели развития.
Ситуация изменилась при Си Цзиньпине. В последние годы партийные СМИ начали заигрывать с идеями о китайской модели модернизации. После того как генсек КНР сказал в докладе на XX съезде, что китайская модель отличается от западной и «предлагает человечеству новый путь к модернизации», концепция широко разошлась в китайской пропаганде. Сам Си Цзиньпинь теперь часто повторяет этот тезис на встречах с зарубежными лидерами, о концепции рассуждают китайские мозговые центры, а диппредставительства КНР синхронно популяризируют ее в иноязычных СМИ — в России, например, колонку про китайскую модель модернизации написала Генеральный консул Китая во Владивостоке Пяо Янфань.
Впрочем, как и многие китайские идеологемы, пока концепция Си о модели модернизации — набор туманных лозунгов. Эти лозунги повторяют общие приоритеты его правления, например, об углеродной нейтральности и большем социальном равенстве, но едва ли предлагают набор конкретных рекомендаций для тиражирования. В китайской политике так происходит из-за того, что традиционно наверху сначала принимают рамочную политическую формулу-посыл, которая приобретает содержание уже в ходе дальнейших многоступенчатых обсуждений. Тем не менее, если КНР намерена использовать китайскую модель модернизации в качестве флагманского инструмента своей «дискурсивной силы» — транслируемой на глобальную аудиторию идеологии, — возможно, в обозримом будущем мы увидим и более стройное описание этой модели.