Записки из сарая
«Огонек» поздравляет своего постоянного автора с юбилеем и радуется, что последние пятнадцать лет наши творческие пути совпадали
Еще моя походка мне не была смешна…
Б. Окуджава
Решил я к семидесятилетию разобраться наконец в сарае на даче. Уж больно хлам в нем залежался, пустил корень. Вот стекловата, к примеру, утеплитель, целый угол занимает, осталась от строительства бани. К ней страшно подойти: попадет на тело и чешись, как шелудивый. И что теперь, выкидывать? А морозильник тоже на выкидку? Завел я его в голодные годы, когда ездил с прицепом в Орловскую губернию за мясом. На холодильнике телевизор, модный, плоский, тоже работающий, правда, без звука. Подарочным телевизором меня заманил один лихой банк, который вскоре лопнул. Я год через суд выковыривал из него деньги, изрядно поиздержавшись на адвоката.
Уборку начал со старых гвоздей, четверть века об ящик спотыкаюсь. Стал распрямлять их на доске… Мелкие поддавались, если не ломались на сгибе, где их проела ржа; толстые же упирались, выкручиваясь с кровью из пальцев.
— Хозяин, бензин надо,— золотозубый таджик Хуссейн показал на заглохшую газонокосилку и покачал головой.— Ржавый гвоздь плохой. Новый надо покупить.
— Много чего надо покупить,— проворчал я, посасывая пораненный палец.— Не напокупаешься.
Дал я Хуссейну бензин, взял палки (не модные скандинавские — на них я жмусь) простые, лыжные и — вокруг нашего СНТ «Сокол».
Лет двадцать назад на наших участках росли ветхие халабуды, а по заборам!.. Не приведи, господи!.. Ржавое кровельное железо, полусгнившие шпалы, пропитанные ядовитым креозотом, мешки с окаменевшим цементом… И мнилось мне: спустится с небес всеядный магнитище — всеобъемлющий железный блин — и за один отсос освободит наш «Сокол» от всей скверны. Обошлось без магнита: теперь у садовых товарищей разноцветные домики, стриженая травка, иномарки… В одном дворе даже ротвейлеров разводят. Призовая раскормленная мамаша отдыхает в тенечке, а щенята, поскуливая, стоят как просители — лапки на загончик. Народ, однако, нынче не то чтобы смурной — недоверчивый: чужое слово на зуб проверяет — нет ли подвоха?
Иду, стучу палками по гравию, собак пугаю. Ходить мне врач велел до гробовой доски, ибо артроз, хондроз и пр. Иду в прохладе, комары не донимают, только паутина к лысине липнет. Ать-два, левой!.. Я — думаю. Думаю о главном: где мне отыскать приятеля, с кем на даче зиму коротать? Значительного — с биографией. Последний мой тутошний товарищ военный летчик полковник Кириллов, перевалив за восемьдесят, сошел с лыжни: стал путать педали, продал машину, меня не узнает. Теперь беда, прямо хоть объявление в местную газету подавай: «Ищу интересного собутыльника». Ать-два, левой!..
У сторожки Нина, жена сторожа.
— Ниночка, вам морозильник не нужен? И телевизор. Звук, правда, не работает.
— Нужен. Э-эдик!..
Эдик вылез из кустов, где варил водопровод, сдвинул маску на затылок.
— И морозильник возьму. А ты правильно, Евгеньич, подметки бьешь.
Стоп! Вранье полезло. Эдик много лет провел в неволе, образумился, за работу держится и старается говорить культурно, то есть никак. А если разговорится иной раз во хмелю по-человечески, Нина безошибочно вычисляет, где пьет, и изымает из общения.