«У Микеланджело те же недостатки, что и у меня»
В российский прокат выходит новая лента Андрея Кончаловского «Грех», рассказывающая о Микеланджело Буонаротти. «Огонек» поговорил с режиссером о Возрождении, трудностях характера гения и перспективах встречи с призраком Данте
Мировая премьера «Греха», снятого в копродукции с итальянской компанией RAI Cinema и при поддержке Алишера Усманова и Фонда «Искусство, наука и спорт», состоялась на Римском кинофестивале 27 октября. Но еще задолго до этой даты фильм стал непременным участником мероприятий в рамках российско-итальянского культурного сотрудничества. Год назад президент Владимир Путин показывал его в Москве премьер-министру Италии Джузеппе Конте, а прошлым летом во время посещения Ватикана подарил диск с «Грехом» папе Франциску. Ни итальянский премьер, ни понтифик своими впечатлениями от увиденного не поделились. Впрочем, лента, рисующая гения Возрождения, как и саму эпоху, несколько неожиданными красками, больше располагает к размышлениям и вопросам. У «Огонька» была возможность задать некоторые из них автору.
— Вы не раз предупреждали, что ваш новый фильм вовсе не байопик и даже не фильм о Микеланджело. Так о чем же он?
— Фильм не о Микеланджело. Я не собирался рассказывать о том, какое место в истории искусства занимает Микеланджело, и не претендую на искусствоведческую оценку его творчества. Фильм о человеческом бытии. Его равновесие держится на трех опорах: мраморная глыба, каррарские каменотесы и сам Микеланджело.
Что касается Микеланджело, то я хотел изобразить человека очень тяжелого, очень нервного, очень эгоистичного, сконцентрированного на собственном эго, но в то же время и очень нежного. Человека, который жил в эпоху Возрождения и к тому же был гением. Я мог бы сделать фильм о неизвестном артисте, но благодаря известному имени фильм о Микеланджело для зрителей более притягателен. Хотя, конечно, найдутся люди, которые полагают, что Микеланджело — это духи или конфеты. Ведь некоторые думают, что Моцарт — это шоколадка.
— Пятьдесят лет назад вы написали сценарий к фильму «Андрей Рублев», где задавались теми же вопросами: о человеческой сущности и гении как ее квинтэссенции, народном характере, свободе творчества. Почему теперь для продолжения этого разговора о главном вам потребовалась эпоха итальянского Возрождения?
— Не могу ответить. Никто не знает, как движется наша мысль. Я же не писал продолжение «Рублева». Я писал сценарий о человеке, изучал его, а потом оказалось, что во многом это отражает те же проблемы художника и эпохи.
— Но это ваш взгляд и на художника, и на эпоху. В какой степени Микеланджело — это вы?
— Все мои персонажи — это в какой-то степени я, потому что я делаю фильмы о людях, которых люблю, и хочу поделиться со зрителями этой любовью к своим героям. Микеланджело был чрезвычайно очаровательным, интересным и трудным человеком. Ужасным, несносным, таким хитрецом, себе на уме, таким, кто действует по-итальянски, идет зигзагом, не по прямой. И все это очень по-человечески. В общем, у него есть все те недостатки, что есть у меня.
— Картинка Возрождения, которую вы рисуете, какая-то непривычно неприглядная. Камера упорно подчеркивает грязь под ногтями и под ногами, желтые зубы; нездоровые лица и тела, люди в рубищах. Просто физически чувствуешь вонь. Вы намеренно устраиваете такое испытание публике, судящей о Возрождении в основном по произведениям великих мастеров?
— Мы очень далеко от того времени, так что трудно ожидать от современного зрителя, что он может представить себе, как в те времена жили на самом деле.
Что касается запахов… Без них не почувствуешь эпоху. И для меня действительно было очень важно передать их. Подумайте только, еще пару столетий назад самым распространенным запахом улицы был запах конского навоза. И еще мне важно было показать все это так, чтобы не создавалось впечатления экзотики. Я не ставил задачу следовать реальности, ведь кино — это иллюзия реальности. И потому картинка, которую вы видите, недостаточно жестокая. На самом деле жизнь в те времена была гораздо более жестокой и тяжелой, чем я показал. Повсюду горели костры инквизиции, были жуткие болезни, Европу косила чума — я ничего об этом не рассказываю. Если бы я по-настоящему показал ту эпоху, это было бы невозможно смотреть.