«Натаха есть в каждом»: создатели сериала «Почка» о морали, коррупции и семейных узах
На платформе Kion вышел сериал «Почка» — история о коррумпированной чиновнице, которая узнает, что нуждается в трансплантации. Forbes Woman поговорил с создательницами сериала — режиссером Марией Шульгиной, сценаристкой Елизаветой Тихоновой и исполнительницей главной роли Любовью Аксеновой — о том, как удалось создать отрицательного персонажа, которому невозможно не сопереживать, и каково было снимать сериал женской командой.
— Как появилась идея сериала? Почему решили использовать именно сюжет про пересадку почки?
Елизавета Тихонова: У нас есть знакомая, которая живет в Германии, и она рассказала историю своего мужа, которому была необходима трансплантация почки. Нас удивило, что даже в такой цивилизованной стране есть подобная проблема — когда нужно месяцами стоять в очереди за донорскими органами, — и мы начали раскачивать эту тему. Идея появилась параллельно с героиней. Некоторые черты героини мы списали с меня. Я из многодетной семьи и знаю, что если ты что-то не взял, то это обязательно заберут. Первый рефлекс в нашей жизни — взять. Не дожидаться, когда тебе отдадут это, а именно взять и если нужно — за это побороться. Эти два обстоятельства и привели нас к написанию этой истории — с одной стороны социальной, с другой — во многом семейной и личной.
— Насколько сложно было найти для сериала с таким нетривиальным сюжетом партнеров, финансирование, площадку? Можно предположить, что слова «женщина-коррупционер» или «трансплантация почки» могли часть из них отпугнуть.
Мария Шульгина: Даже удивительно, что эта история до сих пор никем не была использована, ведь она лежит на поверхности. Все шутят про то, что если понадобятся деньги, продадут почку. Мы показали свою идею [продюсеру] Семену Слепакову. Он сказал: «Идея классная, покажите серии». Мы написали с Лизой две серии. Он посмотрел и сказал: «Замечательные серии, но на телевидение нельзя». Тогда буквально на следующий день мы показали эту историю [креативному продюсеру сериала] Авдотье Смирновой — нашему педагогу по драматургии. И на следующий день нам позвонил [режиссер] Борис Хлебников и сказал: «Классно. Какую же ужасную героиню вы создали». Нам до сих пор все говорят про ужасную героиню, и, мне кажется, что у Лизы появился некоторый комплекс из-за этого. Нам казалось, что это нормальная девчонка, бывают такие, ничего страшного. После этого звонка все пошло-поехало. Дуня «крышевала» нас весь путь создания проекта. Все получилось благодаря ей, конечно.
— Мы привыкли к сложным образам обаятельного мерзавца-мужчины, в которых все влюблялись и в литературе, и в кино. Но к женщине такой образ как будто бы до сих пор не применим, и поэтому ваша героиня вызывает споры. Как вы себе сами это объясняете? И как вы искали баланс между ее обаянием и отрицательными чертами?
Любовь Аксенова: Изначально предложение сыграть Наташу Кустову было озвучено мне Авдотьей Смирновой. Еще до того, как я прочитала сценарий, она сказала: «Героиня — обаятельная сволочь. Мне кажется, ты справишься». И потом, когда мы начали работать над ролью и встречались с девочками, я и сама думала, что в момент, когда Наташа оказывается перед опасностью потерять жизнь, в ней включается определенный движок. Когда она начинает совершать действия, которые будто и не хочет делать, происходит какое-то добро. И она сама не может в это поверить. Этот движок, который выводит ее на такие поступки, мне кажется, есть в каждом человеке.
И возможно, когда человек видит эту героиню, в которой есть и плохое, и хорошее, он подключается, ставя себя на ее место. Понимает, что мы все одновременно умеем извлекать выгоду, брать то, что хотим, и закрывать глаза на кого-то другого. В нас всех это есть. Грубо говоря, Натаха есть в каждом.
Елизавета Тихонова: У Маши есть версия, почему происходит такое сумасшедшее подключение к настолько отрицательной героине. Тем более, к женщине. Дело не в гендере, а в том, что с каждым человеком с детства происходит некое «окультуривание». У ребенка изначально есть рефлекс: «Дай, дай, дай, я хочу, мне надо». Родители, школа, университет гасят в нем эти абсолютно животные рефлексы. А у Наташи эти рефлексы оголены. Каждый человек по сути и есть Наташа. Мужчина это или женщина — не важно. Откровенная Наташина установка «Дай» в той или иной мере присутствует у всех, вопрос только того самого «окультуривания».
Перед написанием этой истории мы с Машей спорили и рассуждали, нужна нам хорошая героиня или плохая. Представим хорошего человека: он жил, был светлым, добрым, женатым и вдруг у него отказали почки. Не факт, что родные или жена пожертвовали бы ему почку, и он вообщем-то мог бы оказаться в тех же обстоятельствах, что и Наташа. Но с Наташей история получилась веселее и острее.
Мария Шульгина: Почему эта героиня не вызывает отторжение? Потому что она сделана с большой симпатией и любовью. Такие проявления, абсолютно инстинктивные, животные, но искренние: «Мне надо — дай. А, тебе, оказывается, тоже надо? Окей». Мы всегда что-то просим от жизни, от людей. Мы просто вуалируем это некой приличной оберткой вежливости, какого-то альтруизма: «Нет, мне не надо, пожалуйста, ни в коем случае не отдавай мне свою почку. Я так не хочу, чтобы ты пострадала». И ждешь, что тебе в ответ скажут: «Нет, я тебе все-таки ее отдам, возьми пожалуйста». И это и есть культурное лицемерие, которое прикрывает то, чем является Наташа. Наташа — голый прямой диалог. И этим она дико симпатична, если ее принять в себе. Мне кажется, что ее поведение очень честное и детское. Наташа не вызывает у меня ощущения того, что она негодяйка.
— Я часто слышала при обсуждениях этого сериала, что зло в нем воспринимается как порождение системы, в которой мы все живем. Насколько вы согласны с тем, что вашу работу называют остросоциальной? Является ли она критикой общества и системы, в которой мы все вынуждены проявлять, возможно, свои нелучшие качества?
Елизавета Тихонова: Если говорить о коррупции, есть же страны, где ее победили, например, Арабские Эмираты, Германия и другие. Ну а мы просто живем с этим. Например, я сдавала в 2014 году на права. В моей группе был только один человек, который не попытался дать взятку. И он один не получил права. Когда я сидела с инспектором в машине, он говорил: «Поворачивай направо», а я поворачивала налево, потому что я путаю право и лево. Но я сдала, у меня было «пять». А этот парень не сдал, хотя водил лучше всех и это была его третья попытка. Он принципиально хотел их получить. Но зато благодаря такому странному, уродливому взаимодействию и круговой поруке, у нас в стране всегда есть место случайности и какому-то человеческому отношению.
— Мне кажется, что тут скорее боль не в коррупции, а в том, что такие героини, как Наташа, выходят из дисфункциональных семей, где действительно часто отцы бросают своих детей, где часто алкоголь вмешивается в жизнь, где часто не хватает сил и денег дать детям образование. И коррупция тут скорее следствие, а не причина. Что вам было важно показать с точки зрения роли семьи?
Мария Шульгина: Мы с Лизой — два разных мира. Я выросла в семье, где если человек заболеет, ему отдадут почку. Я выросла в ощущении поддержки, опеки, любви и уверенности в том, что тебе точно все помогут. У Лизы наоборот. В силу того, что мы работаем вместе, я знаю, что у нее обратное ощущение — ее вряд ли поддержат. И эти два мира мы представили в фильме на примере соседа Наташи по диализу, который отказывается брать у мамы почку, и самой Наташи, которая, наоборот, требует почку от родственников. В эту линию заложено двойственное восприятие. Прав ли сосед, когда обрекает мать на муки, связанные с тем, что она не может ему помочь? Когда он отказывается, кажется, что он благороден. Но это благородство гораздо более деструктивное, чем требовательность главной героини. И для нас было важно разобрать каждую из двух семейных моделей.