Куда пропадает время
Средний класс превратился в «спешащий класс», и это лишает его нормального горизонта планирования своей жизни
Современный человек живет внутри парадокса: мир становится все менее предсказуемым на фоне глобальных политико-экономических и климатических перемен, но как раз в этот момент умение работать со временем и способность к длительному планированию становятся особенно важными. С этого тезиса начинается статья социального психолога, профессора РАН, заведующего лабораторией социальной и экономической психологии Института психологии РАН Тимофея Нестика «Образ будущего, социальный оптимизм и долгосрочная ориентация россиян: социально психологический анализ». Среди ключевых факторов нарушения социального оптимизма (кроме неравенства и плохих экономических трендов) выделяется также «техно-гуманитарный дисбаланс, проявляющийся в том, что развитие технологий опережает развитие социального капитала, обеспечивающего способность общества договариваться о правилах их использования».
Технологии меняют человека, в том числе его отношения со временем. Современный человек вечно спешит и никогда не успевает, его время определяется не столько осмыслением прошлого и планированием будущего, сколько сигналами сообщений в смартфоне. Как восстановить «дней связующую нить» в жизни человека и общества? Об этом мы поговорили с Тимофеем Нестиком.
— Разные люди, культуры и эпохи находятся в разных отношениях со временем?
— Начнем с того, что люди осваивали время постепенно. Это сейчас наша временная перспектива выходит далеко за пределы нескольких дней, тогда как даже у наших близких родственников-обезьян это минуты и часы. А когда-то все началось с необходимости координировать совместные действия ради общего блага, с формирования доверия друг к другу и веры в общих богов. Развитие языка, который позволяет нам описывать достаточно сложные отношения между событиями, шло вместе с развитием абстрактного мышления — и в результате родились такие категории, как «время» и «будущее».
То есть время появилось как ответ на растущую сложность наших отношений друг с другом в больших сообществах людей с многочисленными социальными ролями. В этом смысле психологическое время — это наш ответ на сложность мира.
— А у охотников каменного века время текло по-другому?
— Если мы присмотримся к тому, как устроено время в архаических обществах, то увидим, что там времен довольно много. Есть, циклическое время, связанное с природными ритмами, есть мифическое время — это время космогонии, представлений о первопредках. Есть и историческое время — какие-то представления об истории нашего рода.
— И у нас в целом так: на Новый год мир обновляется, рабочее время идет от звонка до звонка. Много разных времен.
— Да, а еще и для нас, и для наших далеких предков существует такое «микровремя», переживаемое время, или «время потока». Его иногда противопоставляют ритуальному, «сакральному» времени как «профанное», мирское. Но у нас, конечно, гораздо больше способов структурировать время, чем у предков. Современная культура — это культура «спешащего класса».
Спешащий класс в шоке
— Давно она стала такой?
— В 1970-м в один год вышли две знаковые для ее формирования книжки — во всяком случае, они очень ярко выразили складывающуюся тогда культуру отношения к времени, в которой мы остаемся. Первая — книга американского экономиста Стефана Линдера, посвященная культуре экономии времени. Она так и называлась: «Спешащий класс», то есть люди, которые даже отдыхают в спешке.
— С тех пор мы стали спешить намного больше.
— Да, ситуация усугубляется. Недавно в Nature вышла замечательная статья, обобщающая ряд исследований, которые ставят вопрос о новой форме социального неравенства — количестве свободного времени. Они там показывают, что «временной голод» приобрел глобальные масштабы. Мы оказываемся включенными в такое количество шестеренок и жерновов социальных ритмов, которые просто не дают нам возможности выстроить собственное будущее, отрефлексировать собственное прошлое.
И в том же 1970 году выходит книжка Элвина Тоффлера о шоке перед будущим, знаменитый Future Shock. Ее ключевая идея — мы неспособны вовремя адаптироваться, не поспеваем за скоростью изменений, и этот разрыв будет нарастать.
— И мы по-прежнему в шоке?
— Какова наша сегодняшняя культура отношения ко времени, которую мы унаследовали от индустриального общества? С одной стороны, книжки по тайм-менеджменту говорят: чтобы быть успешным, ты должен овладеть своим временем. Ты должен взять свою судьбу под контроль. Это такой проект сознательного человека, который «делает себя сам». А с другой стороны, растет понимание того, что это невозможно, что на самом деле нам очень сложно собрать себя, в реальной жизни мы состоим из очень разных фрагментов. Похожий опыт переживания времени описывал еще Аврелий Августин. Он пытался собрать себя воедино через молитву и религиозный опыт, а мы — общаясь друг с другом в социальных сетях…
Полихронные и монохронные люди
— Насколько в современном мире отношения людей со временем зависят от конкретной культуры, страны или языка?
— Прежде всего, культуры можно разделить на полихронные и монохронные. Эту классификацию предложил еще Эдвард Холл, классик американской антропологии. Монохронные культуры — это культуры, в которых люди предпочитают сделать одно дело, а потом уже перейти к следующему. А полихронные — те, где люди склонны заниматься одновременно разными задачами.
— Наша, как легко догадаться, ближе к полихронным?
— Да. Причем есть исследования, которые показывают, что даже монохронные культуры постепенно смещаются в сторону полихронных, например отношение к времени белых англосаксов-американцев.
— А кто находится на полюсе полихронности?
— Латинская Америка, африканские страны, Ближний Восток, Южная Европа. А на полюсе монохронных культур — Швейцария и Северная Европа.
— То есть самые успешные страны? Получается, сосредоточенность на одной задаче равна успеху? Почему это работает именно так?
— Это связано, с индустриальной культурой и, шире, с культурой прецизионности, точности, которая начала складываться в Европе в двенадцатом веке — когда сначала в монастырях появились часы, а потом постепенно и в общественных местах в городах. Но ключевым моментом здесь оказалось появление фабрик, которые стали настолько жестко регламентировать наше время, что по-другому добиться успеха оказывается очень сложно. Ты должен выстроить какую-то технологию, использовать какие-то специальные инструменты для измерения времени и распоряжения им, тогда ты сможешь больше успеть.
Эта культура была связана еще и с развитием протестантизма, с представлениями о том, что время даровано нам с определенной целью и им нужно распоряжаться очень экономно. Ушедший недавно из жизни Роберт Левин, автор книги «География времени», проводил очень интересный эксперимент. У него было много студентов из разных стран, и на летние каникулы они отправились с заданием: нужно было измерить скорость шагов пешеходов на улицах, точность часов в публичных местах и скорость, с которой при отправлении посылок служащие почты возвращают нам сдачу. И оказалось, что по всем этим показателям Швейцария, Германия, Япония и северные штаты США оказались на вершине списка, люди там и ходили быстрее, и быстрее коммуницировали друг с другом, и точность часов была велика. А вот южные штаты США и Латинская Америка — Мексика, Бразилия — оказались внизу списка. Это «медленные» культуры, в меньшей степени готовые рассматривать время как деньги. Получается, и правда можно говорить о разных культурах обращения с временем.