Дело мастера
Александра Устюгова мы снимали в его столярной мастерской в Санкт-Петербурге, где актер проводит немало времени за реставрацией мебели. А встретились уже в Москве перед премьерой фильма «Белый снег», который только что вышел на большой экран. Поговорили о том, зачем актеру умение держать топор, тренерские навыки и поездки на Эльбрус.
Актерство, музыка, мастерская, есть бизнес, скажи, это всё твоя работа или это всё твое хобби? Что из этого любимое дело?
Всё становится в какие-то периоды любимым, а в какие-то — невыносимым. Когда что-то получается, тебя это окрыляет и вдохновляет, но в основном что-то не получается, и тогда это превращается в работу, которую нужно делать. И утомление приходит от самых любимых работ. Поэтому я не разделяю. Мне кажется, у тхэквондистов нет, у киокушинкай (стиль карате. — Прим. OK!) есть такое. Я вел как-то мероприятие, там нужно объявлять все регалии спортсмена, в том числе сколько у него детей — это тоже часть пути самурая. (Улыбается.) Нужно было еще всё это выучить, а там на 6–8 листов, и только в самом конце ты говоришь: «Черный пояс киокушинкай такой-то». Поэтому я примерно этой же философии придерживаюсь: все-таки в творческой деятельности не бывает не - важного — всё, что происходит, оно так или иначе отражается на тебе, а ты отражаешь это в профессии. Мы сейчас снимали в тайге, и надо было взять топор и ударить топором (cмеется) — для меня привычно, а для некоторых актеров это довольно травмоопасно, им дают резиновый топор, чтобы они не зашибли ни себя, ни друг друга. (Смеется.)
Саша, я помню, что ты занимался реставрацией мебели. Сейчас делаешь гитары.
Гитары — это было абсолютное баловство, но у меня всё время была идея попробовать сделать музыкальный инструмент. Понятно, что это совершенно другая область работы с деревом, с клеем, с лаками, но это всегда было жутко интересно. Как-то я купил специальную звучащую доску — и попытался из нее... Очень долго репетировал на соснах (смеется), чтобы не было промашки, примерялся — и в итоге выпилил гитару, покрыл ее лаком. И она звучала. Как мне кажется, звучит она даже лучше, чем фабричная. Сейчас меня спрашивают, делаем ли мы гитары. Мы делаем, но это получается действительно очень дорого, потому что ручная работа. Невыносимо дорого.
Оставил себе? Отдать ее или продать — точно нет?
Наверное, можно и продать. Когда появляется покупатель на твою продукцию — это всегда радостно, а когда еще и адекватная цена... Неважно, берут ее просто на память, чтобы на стенку повесить, или играть на ней. Если уж играть — это вообще подарок судьбы для творца. Поэтому если будет предложение, то я, конечно, буду его обсуждать — пожалуйста, если кому-то нужно. Я себе новую сделаю. (Смеется.) Однажды я пытался продать гитару через инстаграм, когда у меня пошла проблема по столярке, но люди поступили нечестно: они выкупили ее у меня — и подарили обратно. (Смеется.)
Здорово. Хорошие люди.
Да.
Саша, я помню, что этот навык у тебя от отца, — расскажи, тебя заставляли или тебе самому нравилось?
Я сейчас не помню самого начала своего взаимодействия с деревяшками, но помню, что это было не самым лучшим занятием — работа в цеху у отца. Вроде всё спорилось, получалось, но у меня были другие интересы (дискотека и куча дел), поэтому это была некая такая повинность — приходить и отрабатывать. При этом мне платили зарплату, у меня была смена, и нужно было быстро доделать эту неинтересную работу и куда-то бежать. В какой-то момент меня совсем не тянуло к дереву, а потом появилась прямо осязаемая тяга, потому что, когда я вижу спил дуба, я начинаю зависать (смеется), начинаю его трогать, и меня уже сложно оторвать от этого процесса. Все-таки генетика победила! Не знаю, тут, скорее всего, мало того, что я работал в столярке, это наверняка какая-то генетическая память к дереву, которая потянула. Я в какой-то момент перестал сопротивляться и начал этим заниматься, потому что всегда же есть какая-то проекция: вот ты старенький и что бы ты хотел делать. Ты всё время думаешь: у меня была бы столярка, я бы ходил с доской и карандашиком за ухом. (