«Пулей стреляйте, а в колхоз не пойдем»
Точно неизвестно, скольких жертв — но точно миллионов — стоила борьба советской власти с российской деревней. «Ъ-Наука» продолжает публикацию материалов кандидата исторических наук Кирилла Александрова, посвященных 90-летию коллективизации.
Сталинская коллективизация сопровождалась жестоким раскулачиванием крестьянских хозяйств, массовыми депортациями и ужесточением государственного террора против «социально опасных» групп населения. По официальной статистике, за 12 месяцев 1930 года органы госбезопасности арестовали 331 544 человека (для сравнения, в 1929 году лишь 95 208), из них «тройки» ОГПУ осудили 208 069 человек, в том числе 20 201 — к расстрелу. Деревня ответила большевикам отчаянным сопротивлением — и первую битву за насаждение колхозов Коммунистическая партия проиграла. После публикации знаменитой статьи Иосифа Сталина «Головокружение от успехов», в которой генеральный секретарь ЦК ВКП(б) подчеркнул «добровольность колхозного движения» и свалил вину за преступления на местных товарищей, приободрившиеся крестьяне из колхозов буквально побежали. «Колхоз у нас рассыпался, мужики говорят: "Пулей стреляйте, а в колхоз не пойдем"»,— писал в июне 1930 года родственнику-красноармейцу корреспондент из Московской области, чье письмо вскрыли цензоры. В итоге доля коллективизированных хозяйств упала с 58% (в марте) до 21% (в сентябре).
Настоящая банда
Но крестьянский протест не поколебал твердых намерений руководителей ВКП(б) создать всесоюзную систему принудительного труда. От конечного успеха коллективизации зависела прочность большевистской диктатуры, а также судьба десятков тысяч номенклатурных работников, готовых любой ценой защищать свою жизнь и приобретенные блага: от спецпайков и комфортного жилья до персонального транспорта, квалифицированной медицинской помощи, первоклассного отдыха и права ношения огнестрельного оружия. «Сталин собрал настоящую банду, лишенную каких бы то ни было принципов и решившую ценой любых человеческих жертв сохранить власть со всеми ее привилегиями и преимуществами»,— свидетельствовал ответственный работник Коминтерна Борис Суварин, бывший одним из создателей Коммунистической партии Франции. Чтобы заставить крестьян принять колхозную систему, коммунисты стали использовать комбинированные методы, предполагавшие сочетание карательных мер с усилением пропаганды и хозяйственно-экономического давления на единоличников.
Чекисты продолжали изъятия открытых и потенциальных «врагов народа», в первую очередь сопротивлявшихся колхозному строительству.
В 1931 году органы госбезопасности арестовали 479 065 человек, из них «тройки» ОГПУ осудили 108 696 человек, в том числе 10 651 — к расстрелу. В 1930–1932 годах примерное число заключенных в лагерях ОГПУ выросло с 95 тыс. до 250 тыс. В связи с потоком осужденных, хлынувших в места лишения свободы во время коллективизации, потребовалась реорганизация руководящих органов. 25 апреля 1930 года было создано Управление лагерями ОГПУ во главе с бывшим начальником Соловецкого лагеря особого назначения Федором Эйхмансом, переименованное через полгода в Главное управление исправительно-трудовых лагерей (ГУЛАГ). Вслед за Эйхмансом в 1930–1932 годах его возглавляли кадровые чекисты Лазарь Коган и Матвей Берман. В лагерях царила ужасная смертность. Так, например, в Среднеазиатском лагере ОГПУ (начальники — Дмитрий Литвин, Александр Солоницын и Николай Гротов) в 1931 году из 11 700 заключенных умерли 1240 человек (10,6%), в 1932-м из 17 723 — 4664 (26,3%).
Одновременно с усилением репрессий по социально-классовому признаку ужесточалось налогообложение злостных единоличников, продолжавших саботировать политику партии в деревне. «В колхоз мы не пойдем, там безобразие»,— кричали у помещения сельсовета «несознательные» женщины-середнячки во время стихийного схода, состоявшегося в селе Черкасском Пачелмского района Средне-Волжского края 7 февраля 1931 года. Но власть ставила перед единоличниками простой выбор: либо «добровольное» вступление в колхоз, либо полное разорение.
«О продовольствии… после выполнения хлебозаготовок»
Следующим инструментом сталинской политики на селе стало повышение государственных хлебозаготовок. Если в 1930 году большевики планировали забрать в деревне около 1 млн пудов зерна, то в 1931-м — более 1,5 млн, а в 1932-м — около 2 млн. Повышенные задания ложились тяжелым бременем на мужицкие хозяйства. Уполномоченные требовательно понукали: «Без рассуждений… выполняйте план хлебозаготовок. О продовольствии и семенах будет суждение после выполнения хлебозаготовок». И это притом, что советское животноводство находилось в катастрофическом положении, вследствие чего количество лошадиных сил на гектар пашни снизилось с 317 в 1928 году до 256 в 1930-м и 216 в 1931 году. Неизбежно падала урожайность: с учетом неизбежных отчетных приписок в 1930 году с гектара собирали 7,6 центнера зерновых, в 1931-м — 6,66.
Коллективизация потребовала огромных государственных инвестиций в производство сотен тысяч тракторов, комбайнов, грузовиков за счет перераспределения бюджетных средств в ущерб приоритетной индустрии. Резко возросли непроизводительные затраты и простои, расходы на подготовку обслуживающего персонала, горюче-смазочные материалы, комплектующие, средний и капитальный ремонт. Но, вопреки расчетам и обещаниям сталинцев, никакого «большого скачка» в производстве продовольствия не происходило. По оценкам известного русского экономиста и деятеля кооперации Сергея Прокоповича, по сравнению с царской Россией, которую большевики презрительно называли «отсталой», показатели урожайности в СССР на душу населения явно снизились.