Феминитивы, политизация, заимствования и сетевой сленг: лингвисты — о том, что сейчас происходит с русским языком
Почему выбор между «в» или «на» Украине скорее политический, чем грамматический? Приживутся ли феминитивы? И стоит ли бороться с ошибками в повседневной речи? Задали ведущим российским лингвистам насущные вопросы о том, что происходит с великими и могучим.
В девяностые в русский язык хлынули варваризмы, в нулевые — сетевой сленг. Что в этом — лингвистическом — смысле можно сказать про десятые?
Гасан Гусейнов, филолог, профессор НИУ ВШЭ
Мне кажется, процесс нужно описать иначе: в девяностые выяснилось, что настоящий язык (не как система, а как то, на чем говорят), оказывается, содержит совсем не тот словарь, какой разрешали цензура и академическая наука. И в девяностые, и в нулевые в язык хлынула иноязычная лексика из совсем новых и для России, и для остального мира областей: тут и банковская лексика, и геймерская, и прочая интернетная, и философская. Десятые годы интересны не меньше. На официальном уровне это попытка освежить советский речевой труп. На уровне официоза, или формально не зависимых, а на деле вполне зависимых от властей и даже опережающих их своей сервильностью СМИ, происходит попытка внедрения новояза. Пока эта попытка терпит крах.
Ирина Левонтина, ведущий научный сотрудник Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН
Я не стала бы так упрощать. Большое количество заимствований было и в нулевые, и в девяностые, много их и сейчас (вспомним хайп вокруг слова хайп). Сетевой сленг популярен и сейчас. Конечно, в разные периоды активизируются разные источники новых слов: в девяностые распространилось очень много заимствований из лагерно-блатного жаргона (откат, наезд, крыша, тусовка), но есть они и сейчас (зашквар). В девяностые огромное влияние на язык оказала реклама. Есть и еще источники пополнения словаря — например, сленг геймеров (днище, тащер), язык разного рода модных практик (косплеить, шипперить) и, разумеется, офисный язык.
Что касается современной ситуации, я бы, наверное, отметила два важных явления. Во-первых, на передний план выходят новые слова и значения, связанные с психотравмой и психологической защитой, такие как токсичный (токсичные родители, токсичные отношения), газлайтить (от названия старого фильма «Газовый свет», в котором муж намеренно сводил жену с ума, заставляя ее поверить в собственную неадекватность), триггерить, хейтить, обесценить, буллинг (и травля в новом специфическом значении) и многое другое. Это общемировая тенденция (слова toxic и gaslight в последнее время входили и в английские списки слов года). Но в русском языке это происходит стремительно, прямо на наших глазах, а к тому же накладывается на особое внимание русской культуры к тонкостям человеческих отношений и разного рода «обидам».
Второе — это внезапное усиленное внимание к языку молодежи и молодежной культуре, заигрывание с молодежной аудиторией. Тому есть много причин — и в частности то, что власть внезапно и с безнадежным опозданием обнаружила, что молодежная аудитория практически полностью потеряна: можно контролировать все телевизионные каналы, но что поделать с тем, что подростки не очень помнят, как вообще включается телевизор? Политики ломятся на интервью к Дудю, власть побаивается задевать Хаски и спешно с извинениями разрешает запрещенный было концерт, интеллектуалы взахлеб обсуждают версус Оксимирона и Гнойного (кстати, да, рэп — один из актуальных источников обновления языка), губернатор зачитывает обращения к молодежи, неловко пытаясь сделать вид, что он говорит совсем как Поперечный. Детей то пугают и винтят, то заискивают перед ними. Жалкие попытки. Недавно мне позвонили с радио и спросили, нужно ли чиновникам из комитета по делам молодежи уметь изъясняться на языке этой самой молодежи. Естественно, что на этом фоне взрослые с удовольствием подхватывают от детей спосик, падик, Огонь! (спасибо, подъезд, отлично) и т. п.
Максим Кронгауз, лингвист, профессор НИУ ВШЭ и РГГУ
Конечно, это очень упрощенный взгляд на лексику. Никакая тенденция не укладывается строго в десятилетие, никакое десятилетие не характеризуется только одной тенденцией. Но из нового я бы выделил «психотерапевтическую» лексику или новые значения такого рода: травма, границы, обесценивание и т. п.
Александр Пиперски, кандидат филологических наук, научный сотрудник ВШЭ, доцент РГГУ, лауреат премии «Просветитель»
В десятые годы окончательно размылась граница между письменной и устной речью, между речью официальной и разговорной. В нулевые можно было говорить, что есть сетевой сленг, а есть язык реального мира, но сейчас мы проводим в интернете настолько значительную часть жизни, что про отдельный сетевой язык говорить не приходится. Мы стали писать быстро, употребляя те же выражения, которыми говорим — и вдруг оказалось, что на этом фоне тяжеловесный казённый язык смотрится раздражающе. Сейчас даже чиновники и крупные организации приходят к тому, чтобы разговаривать по-человечески: например, Мосгортранс постит антивандальный твит «Мы очень любим (сердечко) наших пассажиров и всех жителей лучшего города Земли. Но. Молодой человек, ТЫ НОРМАЛЬНЫЙ ВООБЩЕ??!!1», а лет 20 назад повесили бы мелким шрифтом объявление типа «Уважаемые пассажиры! Информируем вас, что за нанесение надписей и изображений на внутренние и внешние поверхности подвижного состава предусмотрена административная ответственность».
Сколько времени обычно нужно языку, чтобы усвоить новую норму? Как долго русский язык будет переваривать, к примеру, феминитивы?
Гасан Гусейнов, филолог, профессор НИУ ВШЭ
Норму устанавливает не сам язык, а некая авторитетная языковая и политическая инстанция. Эта инстанция берет на вооружение полный словник языка Пушкина, например, и может опираться именно на него. Феминитивы русский язык подхватил уже довольно давно.
Ирина Левонтина, ведущий научный сотрудник Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН
Ну что же нового в феминитивах? Разве раньше мы называли певицу певцом, а актрису актером? Просто нейтральные феминитивы есть не для всех видов деятельности. Парикмахерша и директриса звучат как будто пренебрежительно, даже поэтесса не всем нравится. Некоторые в прошлом нейтральные феминитивы, как медичка, стали звучать как-то не так и были позабыты. Это создает некоторые неудобства. Наш новый редактор сказал — если речь идет о женщине — звучит глуповато. Раньше люди выходили из положения в основном при помощи согласования: наша новая редактор сказала или хотя бы наш новый редактор сказала. Ни появление, ни исчезновение слова медичка не вызвали никакой общественной реакции. В последнее же время феминистки подняли вопрос на принципиальную высоту: если есть артистка, то непременно нужна и режиссерка. Реанимировали старое слово поэтка, которое в середине XIX века звучало как раз пренебрежительно. Теперь оно предлагается в качестве нейтрального. Словообразовательная система русского языка, как и других славянских языков, предоставляет нам богатые возможности. Тут, я думаю, у каждого слова будет своя судьба. Что-то приживется, что-то нет. Какой вариант победит: адвокат, адвокатесса или адвокатка? Посмотрим.
Что же касается скорости, бывает очень по-разному. Скажем, слово гламур в свое время прижилось молниеносно. А какое-нибудь слово самость уже две сотни лет никак не может завоевать полноправное положение в языке. Кто-то его употребляет, кто-то не знает, так и продолжается: и не уходит, и не остается.
Максим Кронгауз, лингвист, профессор НИУ ВШЭ и РГГУ
Если мы снова говорим о лексике, то раньше, например, считалось, что должно пройти пять лет, прежде чем включить слово в словарь новых слов. Сейчас темп жизни вообще и жизни языка резко возрос: слова появляются и почти сразу входят в обиход. Что касается феминитивов, то это не чисто языковая проблема. Некоторые феминитивы появляются сразу,