Русская Пруссия
75 лет назад на карте нашей страны появился новый регион — Кёнигсбергская область.
«Образовать Кёнигсбергскую область на территории города Кёнигсберга и прилегающих к нему районов с центром в городе Кёнигсберге. Включить Кёнигсбергскую область в состав Российской Советской Федеративной Социалистической Республики», — гласил Указ Президиума Верховного Совета СССР от 7 апреля 1946 года (северная часть Восточной Пруссии вошла в состав СССР по решению Потсдамской конференции). Три месяца спустя город и, соответственно, область были переименованы и по сию пору носят имя «всенародного старосты» Михаила Калинина. А 9 июля 1946 года вышло постановление Совмина о массовом заселении нового края советскими людьми.
«По дороге, ведущей к Берлину»
Заселение земель происходило в «добровольно-принудительном» порядке. Военным предлагали остаться после демобилизации и перевезти семьи. Причём особый упор делался на политруков. Некоторые ехали по комсомольским или партийным путёвкам, нередко искренне желая советизировать новую область. Другие — по распределению учебных заведений. Многим, вихрем войны выброшенным из родных мест, в буквальном смысле предстояло возвращаться к родным пепелищам. Вновь прибывшим были обещаны подъёмные, кров и даже скот. Так что переезд и правительственные льготы казались заманчивыми. И вот с востока на запад потянулись длинные эшелоны вагонов-теплушек — с теми, кому предстояло обживать эти земли, искоренять ненавистный «прусский дух» и строить новую, советскую жизнь. С августа по октябрь 1946 года в область на добровольных началах переселилось двенадцать тысяч семей из центральных районов РСФСР, БССР и УССР. Всего в Кёнигсберге к концу войны (несмотря на несколько волн беженцев в 1944 — апреле1945 годов) оставалось около 80 тысяч человек немецкого населения, в области — ещё примерно 50 тысяч, в подавляющем большинстве это были женщины, дети и старики.
Возникшая сразу после войны идея вовлечения местного населения в советскую жизнь угасла. И немецкое население в приказном порядке было репатриировано в Германию в 1948–1949 годах. По воспоминаниям, очень многие не хотели уезжать, но советского гражданства немцам не давали. У некоторых к тому времени появились смешанные семьи, родились дети. Семьи разлучались насильно.
Отношение к Восточной Пруссии сформировалось ещё во время войны — это была первая германская область, куда вступили советские войска. Потому и концентрация ненависти к этой земле, по понятным причинам, была максимальной. Такое вполне объяснимое чувство советских солдат подогревалось ещё и пропагандой. Потери Красной армии в Восточно-Прусской операции превысили 580 тысяч человек (из них 127 тысяч убитыми). Немецкие потери — около 600 тысяч человек (из них более 300 тысяч убитыми).
В окопной публицистике, естественно, не было места литературным рефлексиям: заканчивалась чудовищная по жестокости и изнурительности война, и фронтовая пресса с полным основанием призывала добить врага, обрушить на него заслуженное возмездие. Вот что писали в период решающих боёв за Кёнигсберг «Известия»:
«Приятно видеть мёртвого пруссака на его собственной земле, за Тильзитом… невдалеке от Кёнигсберга, на дороге, ведущей к Берлину. Война вернулась на землю, её породившую. И на западе — багровый край небес, огненная линия нашего наступления. Туда уходит война. На сердце у нас — чёрное воскресенье 1941 года, пылающий Минск, кровь детей на дорожной пыли. Немецкие бомбы над толпами беженцев. Теперь мы загнали порождённую немцами войну в их же собственное логово… Пусть пламя возмездия гложет его, — мы помнимо Минске, Киеве, о Смоленске, о Вязьме…»
Печатавшаяся в нескольких номерах апрельской «Правды» 1945 года статья «Падение Кёнигсберга», когда город уже заняли наши войска, стала первой публикацией, в которой была затронута история Восточной Пруссии. Она стала своего рода официальной установкой в отношении к этой территории: «Кёнигсберг — это история преступлений Германии. Всю свою многовековую жизнь он жил разбоем, другая жизнь ему была неведома. Молчаливы и мрачны здесь дворцы…» И пусть история с петровских времён связала тесными культурными и политическими связями Россию и Пруссию, пусть прусская военная модель казалась иным российским самодержцам и полководцам недосягаемым образцом, пусть на этой земле произошло одно из важнейших событий отечественной истории — подписание Тильзитского мира... И пусть о тихих восточно-прусских городках, уютных ресторанчиках и чистеньких зелёных улочках когда-то с симпатией писали Достоевский, Чехов и Маяковский. В 1945-м, разумеется, было не до столь далёких воспоминаний, перечёркнутых войной.