Girl Talk
В этом году исполнилось пять лет, как куратор, галерист и арт-менеджер Марина Лошак стала директором Государственного музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина, сменив легендарную Ирину Антонову. SNC прогулялся по музею в теплой компании Марины Девовны.
Мы встречаемся с вами накануне открытия важной и, полагаю, крутой выставки «Эпоха Рембрандта и Вермеера. Шедевры Лейденской коллекции». Какой ценой делаются такие мероприятия? Любой начальник оперирует двумя главными инструментами – связи и бюджет. Полагаю, и вы тоже?
Чтобы делать крутые выставки, надо быть крутым. Это самое важное. Деньги и связи – лишь производные от энергии и мотивации людей. Также не могу не отметить: когда представляешь музей уровня ГМИИ имени Пушкина, все, безусловно, проще – и деньги находить, и людей убеждать. То, что для других культурных институций – задача невыполнимая, для нашей – вполне решаемая.
Девять лет назад, будучи арт-директором и сооснователем галереи «Проун», вы делали прелестную камерную выставку деревянных стульев, изготовленных провинциальными русскими мастерами XVIII–XIX веков, – «Сидеть!». Организация той выставки и организация нынешних – насколько это небо и земля?
Это вообще не небо и земля. Это все одно и то же. Тема и масштаб другие, а технологии – те же.
Про технологии. Взять прошлогоднюю выставку «Караваджо и последователи», в рамках которой был показан один шедевр Караваджо, «Мальчик, укушенный ящерицей», остальное – картины караваджистов. Скажите, ведь, наверное, происходит так: вы получаете один шедевр и придумываете концепцию, позволяющую правильно его подать?
Нет, так не происходит. Так люди не работают над выставками. Сначала рождается концепция, сценарий. Мы изначально понимаем, что хотели сказать, зачем выставка нужна зрителю. Сначала был Караваджо (выставка 2012 года. – Прим. SNC), затем мы посчитали нужным и возможным расширить представления зрителей о нем, поговорив о караваджистах: любовь зрителя к художнику этого требовала. Одна картина мастера была, что называется, запевом. Главное на выставке – художественный метод и атмосфера, созданная Караваджо и вылившаяся в крупнейшее европейское движение.
Тяжело ли привезти шедевр в Пушкинский музей?
Это профессия. Важные вещи получать тяжело – всегда и всем. Картины заранее резервируются, выплачиваются страховые стоимости на них. Хотя сложнее договориться о выставке, чем найти на нее средства. И мы часто вынуждены отказывать другим музеям.
Я слышала, что все неохотно расстаются с шедеврами, потому что теряют на какое-то время престиж и своего зрителя. А что у вас просят чаще всего?
Импрессионистов.
Что нужно сделать, чтобы все-таки уговорить музей поделиться шедевром?
Можно убедить с помощью сильной концепции, важности выставки – это сильный аргумент. Так же работает система обмена: вы нам шедевр, мы – вам. И вообще – партнерские отношения, которые даже более близкие у нас, музейщиков, чем дружеские. Но это не отменяет простой человеческой симпатии к директорам, главным хранителям коллекций, кураторам. Она помогает больше всего.
Расскажите, а как перевозят, скажем, картину Караваджо?
Специальным транспортом – машиной или самолетом. Часто страховка не позволяет везти одним самолетом больше, чем определенное количество картин. На выставку «Шедевры нового искусства. Коллекция Сергея Щукина» в Фонд Louis Vuitton мы отправили 65 импрессионистов, и только три работы можно было положить в один самолет. Потребовалось 22 рейса.
Речь о грузовых самолетах?
Нет, обычных.
(В восторге.) То есть пассажиры не знают, что летят в Париж в компании шедевра?
...И что? А если и знают, что это меняет?
Ну как, это интересно!
(Пожимая плечами.) Вообще есть компании, которые специализируются на транспортировке произведений искусства. У них особые машины с климат-контролем и системой закрепления вещей, этот транспорт сопровождает полицейский кортеж. Таких компаний немного, мы устраиваем тендеры, решая, с которой из них работать. Транспортировка – самая дорогостоящая часть выставки. Поэтому выставку коллекции Щукина мог оплатить только Фонд Louis Vuitton как крупнейшая частная музейная институция.
Говоря о той выставке. Невиданный масштаб: 130 шедевров Пушкинского и Эрмитажа отправились в Париж. Выставку даже продлевали. Понятно, что французы заплатили огромные деньги…
И заработали, мне кажется, не меньше.
И заработали много, но у многих возник вопрос: а что получили мы? Главные музеи лишились своих шедевров, а ведь ни Лувр, ни Орсе ни за что не расстанутся со своими коллекциями. Нам от этой выставки – что?
Нам – репутация. Это очень важно. Были заплачены огромные деньги (в пресс-релизе фигурировала цифра страховки – 3 миллиарда евро. – Прим. SNC), чтобы весь мир понял, что лучшие импрессионисты мира находятся в русских собраниях.
Вы говорили, что у вас часто просят импрессионистов, и вы отказываете. А тут дали согласие – причем частной институции. А тому же Орсе дали бы картины?
Если бы они смогли заплатить за это. Понимаете, тут речь не только о страховке и транспортировке картин. Фонд Louis Vuitton отреставрировал все работы, были переодеты стекла, менялись и усовершенствовались рамы. Вы не представляете, какая работа за этим стоит! И сколько музей получил в результате.