«Полка» на выходе: музеи Переделкина
В последнее время Переделкино стало важной точкой на российской литературной карте: здесь заработал обновлённый Дом творчества, в котором проходят писательские, переводческие и исследовательские резиденции. Не прекращают работу и музеи писателей, живших в посёлке в XX веке. «Полка» начинает серию материалов о сегодняшнем Переделкине рассказом о трёх самых известных музеях: домах Бориса Пастернака, Корнея Чуковского и Булата Окуджавы.
Переделкино — свидетельство литературоцентризма XX века. «Городок писателей», появившийся в 1930-е, — большой социальный эксперимент, который выглядел как награждение литературных генералов: достаточно вспомнить сцену из «Мастера и Маргариты», где обделённые дачами писатели МАССОЛИТа яростно сплетничают о тех, кому повезло больше. Посёлок был местом одиозных склок, сценой трагедий (в 1937 году отсюда на «воронках» увезли 25 человек) — но и местом, где родились блистательные стихотворения Пастернака и поздние книги Чуковского, проза Окуджавы и Искандера: все они жили здесь и освещали Переделкино своей любовью. Литературных генералов сталинской формации сменили шестидесятники, тех — неофициальные авторы 1970–80-х, получившие признание в постсоветские годы.
В последнее время Переделкино снова на слуху: в посёлок вернулась актуальная литературная жизнь. Это связано с возрождением Дома творчества писателей: он появился в 1955 году, и на протяжении десятилетий сюда приезжали в творческие командировки советские авторы — в том числе такие как Арсений Тарковский, Ольга Берггольц и Ираклий Андроников. В 1990-е Дом творчества постепенно пришёл в запустение, и только в прошлом году началось восстановление: здесь сделали ремонт, обновили библиотеку, запустили масштабную программу творческих резиденций. У этой вполне западной по духу программы — советская родословная, хотя условия, в которых жили советские писатели, по сравнению с нынешними кажутся аскетическими. «Мы сейчас ещё на переходном этапе, — рассказывает директор Дома творчества Дарья Беглова. — Полноценно все пространства Дома творчества начнут работать весной следующего года». Она добавляет: «Возможно, золотой век Переделкина ещё впереди: на почве прежних историй, мифов, написанных здесь вещей появится место чистого творчества — без оглядки на машины, которые стоят и сторожат во дворе».
Переделкинские дачи и Дом творчества в советское время — разные миры: обладатели дач были небожителями, которым «простые» писатели завидовали. «Пересекались только в парке и на прогулках по улице Серафимовича, это так называемая генеральская аллея, — рассказывает заместитель директора Дома творчества Борис Куприянов. — Там было фланирование, можно было пообщаться с кем-то из «больших писателей». Сегодня в большинстве писательских дач живут современные авторы или семьи прежних жителей. Дом творчества и переделкинские музеи также ведут независимую друг от друга жизнь — хотя и поддерживают отношения. Дома Пастернака и Чуковского сейчас — отделы Государственного литературного музея; для дома Булата Окуджавы его вдова Ольга Арцимович добилась статуса федерального музея. «Полка» побывала в этих трёх музеях, чтобы расспросить об их истории и узнать, что происходит в них сейчас.
Дом-музей Бориса Пастернака
В «Записках об Анне Ахматовой» Лидия Чуковская рассказывает, как в дни травли Пастернака отправилась его навестить: «Я свернула на шоссе, потом на улицу Пастернака, имеющую наглость именоваться улицей Павленко». Переделкинская топонимика — отголосок представлений Союза писателей СССР о литературном каноне: наряду с улицами Гоголя и Лермонтова здесь есть более представительные улицы Горького, Серафимовича, Погодина, Тренёва — и да, Петра Павленко, сценариста «Падения Берлина» и одного из преследователей Мандельштама, Павленко из любопытства ходил посмотреть, как Мандельштама допрашивают.
Хотя улица нового имени так и не получила, в этом году в её начале открыли сквер Пастернака. Сделали это Анатолий Чубайс и Авдотья Смирнова — многолетняя подруга Елены Пастернак, внучки поэта. На открытии сквера Смирнова рассказывала, что её дед, писатель Сергей Смирнов, был одним из организаторов травли Пастернака в 1958 году: «Конечно, никаким сквером нельзя искупить причинённого горя. И никакими словами нельзя горе сделать несбывшимся. Но можно что-то сделать для того, чтобы смягчить, хотя бы через поколение, причинённое друг другу горе». Она продолжает: «Все, кто знает историю посёлка Переделкино, знает, какие здесь разворачивались драмы, как здесь строились и рушились дружбы, браки, сколько здесь было и предательств, и мужества… Мне кажется, что в новом времени можно это всё транспонировать в другую тональность, тональность соседства. И этот сквер — он по соседству». Здесь высажены деревья, упомянутые в «переделкинских» стихах Пастернака.
Когда заходишь на пастернаковский участок, все соображения о топонимике исчезают: вы попадаете в хрестоматийную картинку. Дача Пастернака построена по типовому проекту, в Переделкине таких домов несколько. Но она кажется совершенно уникальной. Её облик, её значение в жизни Пастернака общеизвестны. Странно предположить, что здесь могло не быть музея Пастернака — но на самом деле его созданию предшествовала долгая и драматичная борьба.
Пастернак получил дачу в Переделкине в 1936 году, одним из первых. В письме Ольге Фрейденберг он вспоминал: «Достраивались эти писательские дачи, которые доставались отнюдь не даром: надо было решить, брать ли её, ездить следить за её достройкой, изворачиваться, доставать деньги». Поначалу Пастернаку досталась другая дача — в дом на улице Павленко он переехал только в 1939-м. Образы переделкинского дома и самого Переделкина с 1940-х, когда Пастернак вернулся к стихам, постоянно возникают в его поэзии: «Летний день», «На ранних поездах», «Я кончился, а ты жива…», «Иней», «Август». Именно в Переделкине Пастернак писал «Доктора Живаго», именно сюда к нему приехал Серджо Д’Анджело, чтобы получить рукопись романа для передачи издательству Feltrinelli. Здесь Пастернак получил известие о присуждении ему Нобелевской премии: на известной фотографии он поднимает рюмку вина и чокается с Корнеем Чуковским в переделкинской гостиной. (В этой комнате сегодня полностью воссоздана обстановка, бывшая при Пастернаке; те самые рюмки стоят в том самом буфете.) Здесь он переживал свою опалу и предательство друзей. Наконец, здесь он в 1960 году умер: над постелью Пастернака сохранены серые узорчатые обои, на стене напротив — посмертная маска, в окне — сосны.
Полную историю дачи после 1960 года можно прочитать в статье снохи поэта Елены Владимировны Пастернак1 — последней работе, которую она успела подготовить. После смерти Бориса Леонидовича многие хотели побывать в его доме: жена Пастернака Зинаида Нейгауз и другие члены его семьи поддерживали здесь неофициальный музей. Притом выселение угрожало Пастернакам все эти годы. «Имя Пастернака после Нобелевской премии и «Доктора Живаго», конечно, было в опале, — рассказывает научный сотрудник музея Елена Лурье. — И все эти тяжбы шли на протяжении многих лет, а наверху был сохранён тот вид кабинета, который был при жизни Пастернака. И если внизу шла обычная жизнь, то наверху проводили экскурсии для тех, кто любил стихи Пастернака, приезжал сюда специально». Иногда эти экскурсии вёл Евгений Борисович, старший сын поэта, иногда его жена Елена Владимировна. В 1980-е, после смерти пасынка Пастернака Станислава Нейгауза, тяжбы между наследниками поэта и Союзом писателей приняли особенно острую форму. Больше всех заботился о спасении дома Евгений Борисович Пастернак: в «пятилетку пышных похорон», когда генсеки сменялись один за другим, он исправно писал каждому новому советскому руководителю о необходимости устроить пастернаковский музей. Но в октябре 1984-го Евгений Борисович заболел и не смог появиться на очередном судебном заседании. Бюллетень, объясняющий уважительную причину, в суде потеряли. «И этим суд воспользовался мгновенно, вынеся решение о принудительном выселении», — говорит Елена Лурье.