Классики и современники. Часть 2
Русская классика никогда не сходила с мировой сцены. Конечно, в этих отношениях были разные периоды: спада, всеобщего подъёма, даже временного забвения. И тем не менее один и тот же набор из имён и названий кочует уже много лет, практически без изменений, давая обширные возможности для смелых и неожиданных интерпретаций. По просьбе «Полки» театральный критик Сергей Николаевич рассказывает, как спектакли по классическим произведениям выражали своё время, почему одни авторы вдруг оказывались в центре всеобщего внимания и интереса, явно вытесняя с авансцены других, не менее выдающихся соотечественников. Поскольку материал неисчерпаем, мы намеренно сосредоточились только на ключевых именах и произведениях, выделив десять общепризнанных театральных авторов: Грибоедов, Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тургенев, Островский, Толстой, Достоевский, Чехов, Горький. Именно они и являются нашими постоянными собеседниками в разговоре, который на самом деле никогда не прерывался.
Иван Тургенев. Месяц в деревне
До «Месяца в деревне» Тургенев пьесы писал в стол или «для чтения». Он мог себе это позволить, имея постоянный доход со своих земель в Орловской губернии и ценных бумаг в Лионском банке. По большей части это были «сцены из уездной жизни» или «патетические комедии», типа «Нахлебника» и «Холостяка». Конечно, он мечтал увидеть свои драматические сочинения на сцене. Но был робок, боялся театральных сквозняков и грубых цензурных придирок. Знакомств с артистами Императорских театров не искал и не водил. Похоже, ему вполне хватало семейства Виардо и ежедневных оперных рулад у себя за стеной. Его подруга Полина Виардо к тому времени покинула сцену и целиком переключилась на преподавательскую деятельность.
Поначалу у пьесы Тургенева было другое название — «Студент». Он вообще-то хотел писать о нём. О разночинном, бедном парне, случайно попавшем в барский дом на положение, считай, чуть выше прислуги: учитель хозяйского сына. Жалованье мизерное, но на всём готовом. Место в самом конце обеденного стола. Слуги приносят остывшие блюда. И вот он сидит, лохматый, загорелый, голодный. Студент. Смотрит дерзко из своего угла. Или не смотрит ни на кого вовсе. Ест сосредоточенно и жадно, всегда чуть-чуть впрок.
Для Тургенева это был диковинный зверь, опасный чужак, странный тип, родной брат будущего Базарова, и он направляет на него свой лорнет, чтобы получше рассмотреть его плебейские родинки и большие руки. И вдруг понимает, что этот ничем не примечательный парень — на самом деле объект желания, сексуальный магнит и центр притяжения сразу для двух женщин, сидящих за тем же накрахмаленным столом. Потом Тургенев всё-таки переименует «Студента» и назовёт свою пьесу «Две женщины». Женские образы ему всегда удавались лучше, чем мужские. А позднее возникнет и третье название — «Месяц в деревне». Оно и станет одним из ключевых в истории русской сцены.
Анатолий Васильевич Эфрос, до того как приступить к репетиции своего знаменитого спектакля 1977 года, пребывал в абсолютной уверенности, что Тургенев имел в виду луну. Типа «тихо смотрит месяц ясный в колыбель твою». И было немало сконфужен, когда ему объяснили, что это не так.
Чтобы был театр, нужна актриса, а чтобы состоялась сценическая судьба «Месяца в деревне» должна была появиться молодая Мария Гавриловна Савина, звезда и хозяйка Александринской сцены. Именно она выбрала себе для бенефиса не роскошную роль Натальи Петровны, а скромную, юную Верочку, роль второго плана для инженю. Седовласый Тургенев сидел в партере и тихо млел от счастья. А после ринулся за кулисы с огромным букетом роз и всё повторял: «Неужели эту Верочку я написал?» Ему-то казалось, что «Месяц» о страстях и томлениях взрослой дамы, а тут девочка-тростинка с глазами-смородинами спутала всю игру, переиначила его пьесу. А он и рад! На следующий день писатель и актриса на вечере в пользу Литературного фонда читали диалог из его новой пьесы «Провинциалка». И хотя подошедший к Савиной Достоевский не без ехидства заметил: «У вас каждое слово отточено, как из слоновой кости… А старичок-то пришепётывает», — с этого дня между Тургеневым и Савиной началось то, что галантные французы называют l’amitié amoureuse (дословно «влюблённая дружба»), окрасившая в свои нежные, акварельные тона все тургеневские роли, за которые бралась Савина. А переиграла она практически всех героинь в пьесах своего старшего друга, включая и Наталью Петровну, признанную её абсолютным шедевром.
Долгое время считалось, что актёрская манера Савиной идеально подходит для драматургии Тургенева. Психологические кружева, нежные полутона и оттенки, тончайшая вибрация чувств, как у репетира в часах Breguet, — это то, чем безупречно владела Савина, наверное самая французская из всех русских актрис.
Интересно, что когда в МХТ состоится историческая премьера «Месяца в деревне» — спектакля рубежного и очень важного в жизни Станиславского, все в один голос будут вспоминать именно Савину. Но не для того, чтобы попрекнуть мхатовцев, а чтобы напомнить о существовании эталонного исполнения. Спектакль МХТ 1909 года был своего рода вызовом бурной эпохе первого десятилетия ХХ века, когда время «дворянских гнёзд» стремительно и безнадёжно отходило в небытие, а всеобщая усталость и апатия сменили недавние революционные «бурю и натиск»; когда просто захотелось «осмотреться и оглянуться». Василий Немирович-Данченко считал, что «Месяц в деревне» — пьеса для «мирной поры». И был, конечно, прав. В спектакле Станиславского не было никакой злободневности, гражданского пафоса. Ещё никогда за всю свою историю Художественный театр не оказывался на территории чистого и безмятежного эстетизма.
И тут достойным соавтором режиссёра-постановщика выступил художник круга «Мира искусства» Мстислав Добужинский, придумавший целую серию сменяющих друг друга живописных новелл. Главное пожелание Станиславского заключалось в том, чтобы «декорация как бы вырастала из пола». Всё на сцене должно быть устойчиво, симметрично, вся мебель на своих местах, и даже если порой случаются короткие бури, всё равно ощущение такое, что жизнь в доме Ислаевых будет идти по раз и навсегда заведённому порядку.
В этом гармоничном, удобном и продуманном до мельчайших мелочей мире неожиданно смотрелся Ракитин в исполнении самого Станиславского. Крупный, высокий, породистый, печальный, подчёркнуто тщательно одетый. Было в нём что-то и от молодого Тургенева, и от Альфреда Мюссе1. Забавная деталь: в пьесе есть сцена, где Ракитин читает Наталье Петровне пассаж из романа «Граф Монте-Кристо». У Тургенева там всего несколько слов: «Monte-Cristo se redressa haletant…»2 Но во мхатовском спектакле Станиславский читал долго, страницу за страницей, и в самом звуке его безупречной французской речи слышалось забытое эхо элегантных петербургских и парижских салонов времён Тургенева и Полины Виардо.
1Альфред де Мюссе (1810–1857) — французский поэт, прозаик, драматург; один из ярких представителей французского романтизма. Начинает писать под влиянием общества «Сенакль», переживает тяжёлые отношения с Жорж Санд. К середине жизни переходит от поэзии к драматургии и прозе: роман «Исповедь сына века» о меланхолии, поглотившей французское общество после кампаний Наполеона, становится главным его текстом.
2«Монте-Кристо вскочил, тяжело дыша…» (Франц.)
По воспоминаниям современников, «Месяц в деревне» стал опытным полигоном для будущей системы Станиславского. Как учёный-естествоиспытатель, режиссёр первым опробовал её на себе и своих партнёрах. Под предлогом, что среди аристократов не принято размахивать руками, он свёл к минимуму любую жестикуляцию, потребовав от исполнителей «Месяца в деревне» не только часами не двигаться, но и надеть корсеты (и женщинам, и даже мужчинам!) и ни при каких обстоятельствах не повышать голоса. Все говорили очень тихо и были предельно вежливы друг с другом. Но в этой статичности не было покоя. А чувствовались внутреннее напряжение и какая-то тайная сила, напоминающая сведённую до поры пружину. Но, похоже, Ольга Книппер-Чехова была чересчур светской дамой для роли Натальи Петровны. Рассудительная, спокойная, невозмутимая. А может, её так запугал Станиславский, требуя ослабить и обесцветить все актёрские краски? В любом случае общепризнанной удачей эта роль для Книппер не стала. А без Натальи Петровны не может быть «Месяца в деревне».
Когда спустя почти семьдесят лет Анатолий Эфрос начинал репетиции тургеневской пьесы, он точно знал, кто будет играть главную роль. Конечно, его муза — прекрасная Ольга Яковлева. Как раз накануне он выпустил грандиозный «Вишнёвый сад» в Театре на Таганке с Аллой Демидовой в роли Раневской. И, похоже, ощущал себя в долгу перед любимой актрисой, которая ждала достойной художественной компенсации. Спектакль был сочинён под неё и для неё. Свою вдохновенную статью об эфросовском «Месяце в деревне» лучший театральный критик эпохи Анатолий Смелянский назовёт «Концерт для скрипки с оркестром». Ольга Яковлева солировала, как дано только ей. Это была музыка страсти, которую она вместе с режиссёром услышала в тургеневских кружевных плетениях диалогов и реплик. Она бесстрашно рвалась туда, где в прежние времена не предполагалось даже видимости входа. Это запретная зона желания. Было понятно, что женщина в смятении, что она в тоске, что она хочет и боится Беляева. У Эфроса это был вовсе не наивный, юный студент, а взрослый, рано ожесточившийся, заносчивый и несчастный человек (Олег Даль). За весь спектакль им обоим будет подарен только один миг счастья, когда она в платье цвета фуксии, а он в белой рубахе поднимутся по шаткой лестнице, запускать куда-то под колосники воздушного змея.
На сцене была воздвигнута беседка, становившаяся по ходу действия то кружащейся каруселью, то палубой корабля, то металлической клеткой (сценография Дмитрия Крымова). Здесь не чувствовалось и намёка на попытку воссоздать стиль тургеневской эпохи или определённой культурной среды, чем были так увлечены Станиславский и Добужинский в начале ХХ века. По сути, из всех тем и обертонов «Месяца в деревне» Эфрос услышал только один мотив, прозвучавший в спектакле с душераздирающей силой и отчаянием: погоня за вечной молодостью обречена на неудачу. Неудача, крах Натальи Петровны — это крах всех тургеневских женщин, слишком сложных, нервных и нерешительных, чтобы быть просто счастливыми.