Детское чтение: 50 лучших книг
25Аркадий Гайдар. Тимур и его команда (1940)
В подмосковном дачном посёлке мальчишки затевают странную игру: собираются на чердаке старого сарая, передают сигналы по верёвочным проводам, распределяют задания. Взрослые смотрят на это с подозрением — а тем временем в посёлке как бы сами собой начинают твориться добрые дела.
В повести о дачной «команде» 13-летнего Тимура Гараева Аркадий Гайдар пытается соединить подростковую романтику — многодневные игры и сражения вдали от взрослых глаз — и коллективную работу для общественного блага: Тимур с компанией не просто секретничают, а помогают семьям ушедших на фронт красноармейцев (дело происходит в преддверии Второй мировой) и сражаются с шайкой Мишки Квакина, обирающей соседские огороды. Сегодня очевидно, что дидактичности в книге всё-таки больше, чем романтики, — но это совпадает с задачами эпохи: в воздухе пахнет войной, тимуровская дружина явно не просто помогает семьям красноармейцев, но готовится к тому, чтобы занять их место в военном строю. Гайдар успевает написать ещё два киносценария — продолжения «Тимура», где дачной беззаботности становится всё меньше, а военно-полевой дисциплины всё больше. С началом войны события книги переходят в жизнь: где-то стихийно, а где-то при поддержке властей дети собираются в тимуровские дружины, чтобы помогать семьям бойцов, ушедших на фронт — а затем и погибших или же вернувшихся домой ветеранов. — Ю. С.
24Евгений Шварц. Дракон (1942–1944)
безропотно отдают ему своих дочерей, соревнуясь в подлости и доносительстве. Убив Дракона и освободив прекрасную девушку Эльзу, странствующий рыцарь Ланселот понимает, что этого недостаточно — на месте прежнего тирана горожане с готовностью приветствуют нового: «В каждом из них придётся убить дракона».
В эскапистских и романтических декорациях, подготовленных в советской литературе сказками Олеши и Грина, Шварц создал мрачную и прозорливую аллегорию — цитаты из «Дракона» разошлись на пословицы, которыми и сегодня часто описывают «банальность зла» в тоталитарном обществе: «Всех <так> учили. Но зачем ты оказался первым учеником, скотина такая?» Формально сказка-памфлет была направлена против немецкого нацизма (в жилах Дракона текла «кровь мёртвых гуннов»), но аналогия со сталинским СССР была слишком прозрачной. Пьеса, запрещённая после первого прогона, увидела свет только в оттепельные годы. Любопытно, что и вторая попытка поставить «Дракона» на сцене не удалась — уже при Хрущёве, слишком напоминавшем шварцевского бургомистра. Свой фильм «Убить дракона» (1988) Марк Захаров сделал окончательно беспросветным, сильно изменив тексту Шварца (хотя и добавив ему новой популярности). Пьесу же и сегодня можно читать как изящную детскую сказку. — В. Б.
23Григорий Остер. Вредные советы (1995)
Григория Остера можно назвать детским поэтом-постмодернистом: наследуя традиции вольной детской поэзии, Чуковского и Заходера, он окончательно расправляется с дидактикой, пародируя и переворачивая с ног на голову типовые нравоучения детской литературы. Разумеется, у этого есть ироническое обоснование: «Недавно учёные с удивлением открыли, что на свете бывают непослушные дети, которые всё делают наоборот. <...> Учёные придумали, что таким детям нужно давать не полезные, а вредные советы. Они всё сделают наоборот, и получится как раз правильно». На самом деле «Вредные советы» позволяют любым детям мысленно преступить границы дозволенного и издеваются над советскими штампами:
Если вы ещё не твёрдо
В жизни выбрали дорогу
И не знаете, с чего бы
Трудовой свой путь начать,
Бейте лампочки в подъездах —
Люди скажут вам спасибо:
Вы поможете народу
Электричество беречь.
Советская критика к Остеру относилась настороженно, справедливо считывая в его стихах политическую сатиру и очевидный протест против официальной культуры. Сам Остер, воспитанный в «Стране Советов, где все и всегда давали друг другу советы», говорил, что выжил в детской литературе только благодаря тому, что дети и внуки идеологического начальства обожали его мультфильмы, — например, популярнейших «Котёнка по имени Гав», «38 попугаев» и «Баба-яга против». — Е. П.
22Борис Заходер. Стихотворения (1947–1995)
Поколение Бориса Заходера — люди, прошедшие или пережившие войну, — как бы подхватило ту игру, правила которой придумали тридцатью годами раньше Чуковский, Маршак и Хармс: лингвистические трюки, абсурдные ситуации, жонглирование ритмами, делающее стихотворения похожими на считалочки или скороговорки. Хармсовский «Иван Топорышкин» последовательно меняет местами слова внутри одного предложения — точно так же Заходер строит довольно большое стихотворение на замене буквы в двух похожих словах («Кит и Кот»).
В стихотворениях Заходера обитают весёлые животные и беззаботные школьники, и все они как будто участвуют в непрекращающейся игре. Слова, которые сопровождают эту игру, не нужно учить специально — они сами запоминаются наизусть. Вообще, уже несколько поколений встречаются со строчками Заходера очень рано — и запоминают их чрезвычайно прочно, не всегда понимая уже, что у этих строк есть автор:
ЧЕРЕПАХА всех смешит,
Потому что не спешит.
Но куда
Спешить тому,
Кто всегда в своём дому?
В стихотворениях Заходера слышны отголоски английской абсурдистской поэзии — и сам он создал несколько эталонных русских версий (степень их вольности заставляла называть их не переводами, но пересказами) классических детских книг: когда мы читаем или слышим кричалки и сопелки Винни-Пуха, это тоже Заходер. — Ю. С.
21Александра Бруштейн. Дорога уходит в даль… (1956–1961)
Автобиографическая трилогия Александры Бруштейн «Дорога уходит в даль...» была написана в конце 1950-х. Эта книга принадлежит к литературе оттепели и вскоре после издания стала знаковой в интеллигентской среде, разошлась на цитаты и стала своего рода культурным кодом для людей, чьё взросление пришлось на 1960–80-е годы.
«Дорога уходит в даль...» — это история семьи Яновских, в центре которой стоит отец Саши, еврейский врач-подвижник, интеллигент, разделяющий революционные идеи и прививающий их дочери. Он не спит ночей — лечит бедняков и не берёт с них денег, за что его осуждает собственная кухарка. Папа Саши выступает в роли морального авторитета в вопросах о несправедливости окружающего мира, которую остро чувствует девочка Саша. Её взросление в дореволюционном городе Вильно (где сосуществуют русские, поляки, евреи, литовцы, белорусы) проходит на фоне исторических событий: смерть Александра III и воцарение Николая II, Мултанское дело (Судебный процесс над группой крестьян-удмуртов из села Старый Мултан, обвинённых в человеческом жертвоприношении. В 1894 году семерых человек осудили на каторгу, однако дело получило широкий общественный резонанс (в последнем процессе участвовал правозащитник Владимир Короленко, заключение в защиту написал адвокат Анатолий Кони), и после третьего пересмотра в 1896 году все обвиняемые были оправданы. По финальной версии следствия, убийство было совершено русскими крестьянами из соседней деревни Чулья, которые обманом хотели заполучить землю удмуртов.), революционные кружки, студенческие беспорядки, демонстрации рабочих, казаки с нагайками... Хотя идеологически трилогия вполне вписывается в советский мейнстрим оттепельного времени, Бруштейн поднимает темы, в детской литературе почти не обсуждавшиеся: это дело Дрейфуса (Судебный процесс над французским офицером Альфредом Дрейфусом, евреем по национальности. В 1894 году Дрейфуса обвинили в шпионаже в пользу Германии и, несмотря на отсутствие серьёзных доказательств, осудили на пожизненную каторгу. Приговор вызвал яростные общественные дебаты, разделив Францию и всю Европу на сторонников и противников Дрейфуса. Эмиль Золя опубликовал открытое письмо французскому президенту под заголовком «Я обвиняю!», в котором утверждал, что офицер пострадал из-за антисемитизма. В 1906 году Дрейфуса признали невиновным.) и антисемитизм, голод («недород») рубежа веков.
По-настоящему понять трилогию Бруштейн можно лишь зная, что осталось за её пределами и лишь раз прорывается в текст: «Папа мой, папа!.. Через пятьдесят лет после этого вечера… тебя, 85-летнего старика, расстреляли фашисты, занявшие наш город. <...> Мне некуда прийти сказать тебе, что я живу честно, никого не обижаю, что я тружусь, и хорошие люди меня уважают... Я говорю тебе это — здесь». Бруштейн заканчивает свою трилогию в том же 85-летнем возрасте — и её детство сближается здесь с её старостью, старость её отца — с его молодостью. — О. В.
20Григорий Белых, Л. Пантелеев. Республика ШКИД (1926)
В 1920-е годы перед советской властью стояла задача вылепить нового, советского человека — и самым благодарным материалом для этого были дети. «Республика ШКИД» Григория Белых и Л. Пантелеева (псевдоним Алексея Еремеева) — автобиографический роман о детстве в петроградской школе-коммуне имени Достоевского, где педагог Виктор Сорока-Росинский, в романе переименованный в Виктора Николаевича Сорокина (сокращённо Викниксора), выковывает из беспризорников и малолетних преступников будущих строителей социализма. Для разрешения конфликтов между бывшими уголовниками он предлагает древнегреческие методы вроде остракизма, их разрушительную энергию старается перенаправить в продуктивное русло.
Это и роман воспитания, и хулиганская приключенческая история, герои которой с одинаковым энтузиазмом бьют стёкла, волочатся за девочками, выпускают стенгазету, переводят стихи Гейне и изучают политическую грамоту — и каждую минуту готовы устроить «бузу», великое сражение с «халдеями» — педагогами, посягнувшими на их права. В детском мире находит отражение мир взрослых, включая классовую борьбу: школьный ростовщик Слаёнов, ссужая голодающим ученикам хлебные пайки под проценты, держит в рабстве всю школу, пока детская «республика» не устраивает настоящую революцию.
Макаренко называл «Республику ШКИД» добросовестно нарисованной картиной педагогической неудачи, но соавторы книги придерживались другого мнения: они написали свои беллетризированные мемуары всего спустя три года после окончания школы, позволившей им и другим ученикам найти своё место в жизни. Редакторами первого издания стали Шварц и Маршак, книга снискала огромный успех и горячий интерес Максима Горького. В 1935 году Белых был репрессирован, «Республика ШКИД» не переиздавалась до 1960-х, когда была к тому же экранизирована. — В. Б.
19Антоний Погорельский. Чёрная курица (1829)
Одну из первых русских литературных сказок для детей малоизвестный тогда беллетрист Погорельский создал в 1829 году для своего племянника — будущего поэта Алексея Константиновича Толстого. «Чёрная курица» — сказка в традиции европейских волшебных повестей, которыми зачитывается главный герой: не используя мотивы русского фольклора, Погорельский написал историю обычного мальчика Алёши, который сталкивается с волшебством прямо в школе — в пансионе «в С.-Петербурге на Васильевском острову, в Первой линии». Чёрная курица, спасённая от кухарки, оказывается министром подземного царства и в благодарность дарит Алёше магический артефакт — конопляное зёрнышко, которое позволяет мальчику всегда знать урок, ничего не уча. Это потакание лени, разумеется, не приносит Алёше радости: поначалу умный и прилежный мальчик стыдится незаслуженных похвал, но со временем всё больше задирает нос, характер его портится от безделья, а в конце следует разоблачение. Дидактический пафос в духе «праздность — мать всех пороков», который до Погорельского детям было положено принимать в чистом виде, в «Чёрной курице» компенсируется для читателя увлекательным описанием подземного царства: Погорельский первым из русских писателей создал своего рода фэнтези, тем самым обнаружив ключ к успеху у детской аудитории. Вероятно, причина была в том, что он обращался не к абстрактному, а к реальному и знакомому ребёнку, которого он хотел развлечь и хорошо понимал. — В. Б.
18Андрей Некрасов. Приключения капитана Врунгеля (1937)
Бывший моряк Андрей Некрасов (занимался тресковым промыслом в Баренцевом море и китобойным в Тихом океане, мыл золото на Амуре, бурил нефть на Сахалине) накануне Второй мировой придумал русского барона Мюнхгаузена, наделив его узнаваемыми чертами враля-морехода, бесконечно травящего байки о своих похождениях. Христофор Бонифатьевич Врунгель — благообразный преподаватель мореходного училища — пускается в воспоминания о кругосветном путешествии на яхте «Беда» (первоначально названной «Победа», но потерявшей на старте две первые буквы). Компанию ему составляют незадачливые старший помощник Лом и матрос Фукс — и на их фоне Врунгелю удаётся проявить чудеса храбрости, находчивости и геройства: экипаж «Беды» строит баню, используя тепло вулкана, лечит кашалота аспирином, пересекает американскую границу на оленьих упряжках (обнаруживая, что под шкурами оленей скрываются коровы) и, отбившись от яхты, добирается из Антарктики до Гавайских островов на досках. Современные энтузиасты подсчитали, что Врунгель, если верить его словам, должен свободно изъясняться на семи языках, а путь на досках до Гонолулу занял бы 10 тысяч километров в открытом океане — но фамилия капитана объясняет все возможные географические нестыковки и оправдывает самые невероятные байки. Новый взлёт популярности настиг «Врунгеля» в конце 1970-х, когда вышел остроумный мультсериал — экранизация режиссёра Давида Черкасского (с придуманной режиссёром сюжетной линией итальянских гангстеров и похищения статуи Венеры). — Ю. С.
17Юрий Коваль. Недопёсок (1974)
«Недопёсок» — история про побег со зверофермы молодого песца, который хочет добраться до Северного полюса. Напечатать повесть было непросто — чуткие редактора один за другим находили в ней разнообразные «намёки» (вероятно, на лагерную прозу): «Ранним утром второго ноября со зверофермы «Мшага» бежал недопёсок Наполеон Третий. Он бежал не один, а с товарищем — голубым песцом за номером сто шестнадцать». Поиск свободы — это освобождение от регламента: сюжет повести расцвечивается, как всегда у Коваля, дополнительными подробностями, ответвлениями, завихрениями, любовно выписанными деталями («Славно спал в эту ночь Фрол Ноздрачёв, и снился ему тёплый магазин, ящик с макаронами. Грозно, азартно, по-охотницки храпел Ноздрачёв, так храпел, будто выговаривал фамилию знаменитого немецкого философа: «Фейеррр-бах! Фейеррр-бах!»). На своём пути Наполеон Третий теряет товарища, у которого так и останется номер вместо имени, встречает добрых и жестоких людей (добрые — в основном дети), а ещё добрых и жестоких собак, из которых Коваль моделирует целый особый социум. Повесть завершается возвращением на звероферму — вроде бы на хороших, почти что победительных условиях, — но Коваль, разумеется, добавляет последний и решающий штрих: «Добавить больше нечего, кроме того, что ровно через месяц недопёсок снова сбежал. На этот раз он нигде не задерживался и наверняка добрался до Северного полюса». Повесть получила самые лучшие отзывы при жизни Коваля и восхитила Арсения Тарковского, Андрея Битова, Беллу Ахмадулину (которая даже одно время разговаривала «голосом Недопёска»). В 2018 году «Недопёсок» был переиздан в серии «Руслит» — с филологическими комментариями Олега Лекманова, Романа Лейбова и Ильи Бернштейна.