Важная книга: «Деревянные глаза» Карло Гинзбурга
Каждую неделю в России выходит множество книг, а «Полка» пишет о тех, которые считает самыми важными. Сегодня поговорим о «Деревянных глазах» Карло Гинзбурга — книге, в которой выдающийся историк подходит к своей науке как Шерлок Холмс и отыскивает общие сюжеты в диалогах Платона, Библии и живописи Возрождения.
«Деревянные глаза» — сборник статей знаменитого итальянского историка-медиевиста Карло Гинзбурга. В России он известен читателю книгой «Сыр и черви. Картина мира одного мельника, жившего в XVI в.» (опубликована в 1976 году, в русском переводе вышла в 2000-м): в ней на материале средневекового инквизиционного процесса Гинзбург показал, как независимый ум рождает собственное мировоззрение.
В новую его книгу вошло десять текстов о самых разных предметах (антисемитизме, Платоне, загадках христианской иконографии, средневековом культе мощей, живописи Возрождения и так далее), но их объединяет общая тема: метод историка, дистанция между ним и объектом его исследования. Каждый текст — это ряд пронумерованных параграфов, не всегда логически связанных. Приём этот восходит к киномонтажу: как пишет Гинзбург в предисловии к русскому изданию, на его метод повлияли фильмы и статьи Сергея Эйзенштейна, начиная со знаменитого текста о происхождении крупного плана. Другие столь же необычные для профессионального историка источники вдохновения — романы Льва Толстого, фрейдовский психоанализ и дедуктивный метод Шерлока Холмса.
Проза Гинзбурга — не сухое научное исследование. Она очень сильно окрашена его индивидуальностью: предмет его интереса — частный человек, и жизнь самого исследователя органично включается в исследование. Автор жив, вернулся в свой текст и бдительно следит за тем, чтобы его личная история не влияла на интерпретацию фактов. Так, опыт выросшего в католической стране еврейского ребёнка, чей отец был убит нацистами, предопределил интерес историка к жертвам инквизиторских процессов, с которыми он чувствовал общность. Но непредвзятость в какой-то момент привела к неожиданному результату: «Не без смущения я обнаружил, что, помимо эмоциональной солидарности с жертвами, я ощущаю неприятную интеллектуальную близость с преследователями». (Так, вероятно, читатель «Преступления и наказания» не может не увлечься работой следователя Порфирия Петровича, даже если его симпатии на стороне Раскольникова.)
Так возник его метод — «уликовая парадигма». Историк как будто наводит микроскоп на отдельный случай в истории, на безвестного человека или прославленное событие, рассматривает сходные частности в разных контекстах — странах, эпохах, культурах, — чтобы выделить исторические закономерности в поведении людей. А для этого нужно стремиться увидеть мир как в первый раз.