Рашид Нугманов (режиссер «Иглы»): «Цой, безусловно, хотел бы быть глобальной звездой и мог бы ей стать»
Для коллекционного августовского номера Esquire, посвященного творчеству Виктора Цоя, мы поговорили с теми, кто знал его лично и работал с ним. Рашид Нугманов, режиссер «Иглы» и близкий друг лидера «Кино», рассказал Esquire о том, как снять на советской киностудии культовое авангардное кино, и о том, почему Цою наверняка понравилась бы «Матрица».
«Цой, безусловно, хотел бы быть глобальной звездой и мог бы ей стать»
Насколько «Игла» была популярна?
«Игла» еще не была снята, а слухи о ней уже шли. Когда мы сдали картину, мне начали звонить директора кинотеатров со всего Советского Союза, от Дальнего Востока до Прибалтики. Мне как режиссеру полагалась по правилам копия фильма для творческих встреч — я взял ее и поехал по городам. Везде было светопреставление: двери ломали, чтобы попасть в кинотеатр. В Свердловске картина была апокалиптическая: поздняя осень, пасмурно, вся площадь перед кинотеатром забита черными фигурами, похожими на зомби. Внутри полумрак — свет экономили в конце 80-х. Мы сидим у администратора и вдруг вбегает человек: «Ну двери мы еще держим, но они лезут через вентиляционные шахты!» Директор в ужасе: «Что делать, останавливать показ?» Я говорю: «Вы с ума сошли, кинотеатр тогда разгромят. Выключайте вентиляторы, чтобы никого не покалечило — пусть лезут. И объявите, что будут дополнительные показы, сегодня, завтра, я согласен».
режиссер фильма
«Игла»
Когда вы поняли, что это будет культовый фильм?
Сразу же — когда впервые увидел Цоя, его пластичность, естественность, киногеничность. Никакого замысла «Иглы» тогда еще не было, мы обсуждали фильм про питерский рок и полнометражный проект «Король Брода». Я к тому моменту выработал свой стиль и хорошо научился работать с непрофессиональными актерами — научился различать, кто достаточно раскован, кто может держать сцену. У Цоя была поразительная пластика и врожденный актерский талант. Поначалу на сцене он танцевал. Это отличало его и от Майка, и от «Аквариума». Станиславский в конце концов свел свою систему к физическому действию — Цой, ничего про это не зная, почувствовал это интуитивно и воплощал на концертах. Совершенно новая энергия, четкие, техничные движения. Ничего подобного в русской рок-музыке тогда просто не было, это поражало. Плюс, конечно, его восточная внешность. Георгий Гурьянов потом вспоминал о первой встрече с Цоем: «Увидел такого молодого Сакамото, стильного, пластичного восточного юношу».
Как вы познакомились?
Это была зима 1985-го, я учился тогда во ВГИКе, был поклонником питерской рок-сцены и собирался снимать про нее курсовой фильм, будущую «Йя-Хху». Мы как-то очень быстро сошлись с Костей Кинчевым (лидер группы «Алиса». — Esquire), который тогда жил напротив вгиковской общаги, и начали обсуждать этот фильм. Я уже точно знал, кого хочу снять: Гребенщикова (с ним мы уже были знакомы — я однажды устраивал ему с Сашей Титовым нелегальный квартирник под видом репетиции во вгиковской мастерской), Майка (Науменко. — Esquire), Костю и «Алису», Виктора Цоя и «Кино». Стал ездить в Питер, договариваться. С Цоем мы встретились у метро «Владимирская», оттуда пошли пешком в рок-клуб на Рубинштейна, 13, и дошли в общем-то уже друзьями. В этот же день мы курили на черной лестнице рок-клуба и обсуждали проекты. У Виктора, когда он был задумчив, делалось очень интересное выражение лица, он так характерно наклонял голову в сторону: «Сняться? Ну давай!» Хотя сначала он сомневался: «Я же не актер, не лицедей». Но это как раз и требовалось. Я объяснил: «Ты абсолютно киногеничен и должен просто оставаться самим собой». Я привел ему в пример Брюса Ли и Джеймса Дина — оба на экране никого не играли, — и оказалось что оба его идолы. Я говорю: «Мы их соединим, у тебя внешность не хуже — а на мой вкус лучше, — чем у Брюса Ли, а ореол кумира, как у Джеймса Дина, твои восточные единоборства, твоя сценическая пластика». В общем, я его зажег.