Коллекция. Караван историйКультура
Алексей Ивашов: «Отец ушел из дома, и на этот раз все могло закончиться разводом»
Однажды дедушка с бабушкой повели меня в кино, чтобы я наконец повидал родителей: Светлану Светличную и Владимира Ивашова. Единственный кинотеатр Мелитополя носил гордое название «Червона зирка». Зрители, сидя на деревянных лавках, лузгали семечки и сплевывали шелуху на пол. Народу набилось столько, что яблоку негде было упасть! Помню, на экране папа — Печорин вдруг стал душить маму — контрабандистку, а я истошно заорал на весь зал: «Ма-а-ма!»
Родителей я действительно видел редко, они меня, можно сказать, передали бабе Мане и деду Лене на ответственное хранение. Ну как они будут мною заниматься, когда без конца снимаются? Известность к ним пришла рано, еще до моего рождения: маму Светлану Светличную отметили в фильме «Им покоряется небо», а папа Владимир Ивашов стал знаменитым Алешей Скворцовым в «Балладе о солдате». Меня в честь его героя и назвали Алешей...
В Мелитополе я, кстати, и родился. Не знаю, почему мама туда поехала рожать. Наверное, чтобы к своим родным быть поближе. Она ведь совсем молоденькой была, студенткой четвертого курса.
Как пошел в школу, меня в Мелитополь отправляли на все каникулы. Частный дом с беседками, увитыми виноградом, Азовское море рядом... Из дома выходишь и попадаешь в сад с абрикосовыми деревьями и знаменитой мелитопольской черешней. Ешь — не хочу! Мы с пацанами купались в реке Молочной, ездили на лиман, жили на море в палатках. Не жизнь, а лафа!
Кстати, мелитопольский дом дед построил собственными руками. Все плотницкие работы делал сам: окна, двери, полы и крышу.
Афанасий Михайлович Светличный в войну служил в Смерше, участвовал в спецоперациях военной разведки, ловил шпионов. Дослужился до подполковника, вся грудь в орденах. Бабушка почему-то стеснялась его имени, ей оно категорически не нравилось: «Ну что это — Афоня да Афоня? Смешно звучит... То ли дело Леонид». И она его всю жизнь звала Леонидом.
У бабы Мани была сводная сестра Катя. В нашем дворе бабушки разводили огород: укроп, помидоры, огурцы, абрикосы, виноград... А за домом в винном погребе в бочках бродило молодое вино. Стоило мне засопливиться, как баба Маня тут же приказывала: «Катерина, лезь в погреб за вином! Дите малое простыло». И меня, пятилетнего пацана, принимались «лечить»: ставили вино в армейской алюминиевой кружке на конфорку и добавляли сахарку. Я выдувал это «лекарство», надо сказать, с превеликим удовольствием. Хворь как рукой снимало.
На огороде в основном батрачила баба Катя, Маня больше командовала, куда и что сажать. У нее имелись дела поважнее, она ведь всю жизнь была общественницей. Собирать взносы, заниматься выборами, агитацией — вот ее стихия!
Бабушка и в мелитопольской глуши нашла себе применение — на общественных началах стала смотрителем... кладбища. Даром что оно от дома буквально в ста метрах. Добровольно следила за чистотой и порядком на кладбище, была там и садовником, и дворником, и начальником. Ее труд оценили в горисполкоме и выдали удостоверение директора кладбища. Только подчиненных у бабы Мани не было. Да она и одна прекрасно справлялась со всеми обязанностями. Гоняла хулиганов, облюбовавших скамеечки у могил для распития напитков, будь здоров!
— Ты, Вовка, смотри, не сори тут! Да не нажирайтесь как свиньи. И пустую бутылку с собой заберите!
Она знала, о чем говорила. Ведь потом ей этого пьяного Вовку на себе домой тащить.
— Яволь, Марь Федоровна! Не волнуйтесь, все будет чин чином!
Мужики клятвенно складывали руки на груди и, надо сказать, клятву выполняли, зная крутой нрав моей бабушки. Да и дед был неподалеку. А у него, как у заядлого охотника, два бельгийских ружья, между прочим, имелись...
Дед с бабкой познакомились во время войны. Какое-то время после ее окончания дед был комендантом одного австрийского города. Там часто проводились парады и прочие торжественные мероприятия по случаю нашей победы. Вот баба Мария к деду и пристала:
— Леонид, что ты ходишь как босяк? Тебе же по чину полагается носить шашку!
— Твою мать! — отвечал в сердцах дед. — Что, я буду как идиот с шашкой ходить? Ты меня еще на коня посади!
Но бабушка от него не отставала, продолжала работать над «имиджем» коменданта:
— Леонид, тебе надо обязательно сшить пальто. Ну что ты из старой шинели не вылезаешь?
Короче, она его все-таки дожала. И пошли они к известному австрийскому портному. Тот почему-то не любил русских. Но деваться-то ему было некуда!
— Герр комендант, простите, но я шил кожаные пальто только для офицеров СС. У меня и лекал других нет...
Хитрым был, сволочь! Видно, гад, надеялся, что дед откажется носить пальто фашистского фасона. Но тот тоже был не лыком шит.
— Ладно, шей, — говорит, — только пуговицы со свастикой замени на простые, коричневого цвета.
Через неделю приходит дед за своим пальто. Шикарное, добротное, кожаное. Портной называет цену, а это две месячные зарплаты коменданта города! Деду вся эта бодяга надоела. Он расстегнул кобуру и достал парабеллум.
— А пулю в лоб, фашистская морда, не хочешь?
— Презент, герр комендант, презент!
Дед долго носил это пальто, оно и мне досталось по наследству. Ношу его — не нарадуюсь: добротное, шикарное, кожаное...
Когда родилась моя мама, они с маленькой дочкой долго переезжали с места на место. Ну а когда дед уволился со службы, ему на выбор предложили несколько городов. Они с бабушкой решили переехать в Мелитополь. Почему? Да просто однажды зашли на местный базар и обомлели от цен.
— Почем дыни?
— Пять копеек.
— А арбузы сколько?
— Три копейки!
Так они там и остались. Наша улица Пионерская была сплошь заселена ветеранами войны...
Мама занималась в Мелитополе в художественной самодеятельности, бабушка ее обшивала, разучивала с ней стихи, а потом дала денег и отправила в Москву учиться на артистку. Там, во ВГИКе, мои родители и встретились...
Мамин жених Володя Ивашов был самым знаменитым студентом вуза. С «Балладой о солдате» он успел съездить даже в Америку. Привез оттуда джинсовый костюм, ковбойские сапоги и шляпу. Щеголял в обновках, ловя восторженные взгляды девушек. Правда это было единственное богатство, которым папа мог похвастать. Он простой паренек родом из рабочей семьи, вырос в большой коммунальной квартире.
Мама с папой поженились студентами. Деваться им было некуда, пришлось ютиться с его родителями в Косом переулке. Папины родители спали в маленькой комнатке на кровати, а в другой, смежной, — сестра Галя на сундуке, на полу — старший брат папы и молодожены. Когда я появился на свет, Галин огромный сундук мне торжественно передали по наследству. На него постелили матрас, там я и дрых.
Вскоре молодой семье дали маленькую «двушку» на Фрунзенской набережной. После коммуналки моим родителям она показалась дворцом!
А тут и детство мое мелитопольское закончилось, пора в школу идти. Из Мелитополя пришлось выписывать бабу Катю — и она весь учебный год до моих каникул за мной смотрела. Каникулы пролетали незаметно. Кончалось лето — и баба Катя везла меня обратно на поезде Мелитополь — Москва. С билетами была вечная проблема, помню, как однажды мы с ней спали в купе на полу.
Каждый раз баба Катя брала с собой огромное количество багажа — шестнадцать мест. Многочисленные сумки, баулы и чемоданы с трудом распихивали по всему вагону. Чего там только не было: шубы с нафталиновыми мешочками в карманах, пальто, туфли, пуховые платки... А главное, она свое приданое таскала, хотя никогда не была замужем. Потом все это добро снова паковалось, и все шестнадцать мест багажа переезжали обратно в Мелитополь. Смешно, но несколько саквояжей и баулов так и стояли весь год в углу нераспакованными.
В квартире родителей бабушка была единоличной хозяйкой. Мама у нее обычно спрашивала:
— Где скатерть?
— Сейчас дам.
— А где гречка?
— В нижнем шкафу.
Баба Катя была «интендантом» дома и завхозом. Мама с ней не спорила, полностью подчинялась. Баба Катя, командуя на кухне, выгоняла маму: «Да ты это не умеешь!» — и варила борщ по особенному рецепту.
Баба Катя очень любила папу, он был ей как сын. А уж обо мне-то и говорить нечего: она для меня была самым родным человеком. Родители вечно на съемках, а баба Катя покормит, напоит, в школу проводит и уроки проверит. Но за шалости могла и резиновой мухобойкой по заднице пройтись. Это «орудие воспитания» продавалось во всех хозяйственных магазинах и стоило тогда двадцать копеек. Она била с пугающим свистом, зато небольно. Однажды родители взяли меня с собой на съемки «Новых приключений неуловимых» в Ялту. Мне было лет семь, оставить было не с кем — баба Катя, прихватив свое приданое, укатила в Мелитополь.
Жили мы в гостинице «Ореанда». Как-то, когда нас не было, воры залезли в номер через окно и украли родительские шмотки, оставив только носки и трусы.
С сыном режиссера фильма Эдмонда Кеосаяна Давидом мы учились в одной школе. Так что в Ялте весело проводили время: купались в море, играли, бегали на съемочную площадку посмотреть, как взрослые дяденьки понарошку играют «в шпионов», а другие дяденьки снимают это на камеру.
Я не отлипал от пиротехников, влюбился в эту профессию раз и навсегда! Дымовухи, выстрелы, взрывы — вот это было не понарошку. С тех пор заделался пиротехником-любителем. Помню, на уроке труда выточил маленькую пушку на токарном станке. Расковыряв папин охотничий патрон, палил из нее во дворе порохом и картечью. Пушка долбала будь здоров!
Помню, как крал из кабинета химии разные порошки, смешивал их с солью и ставил опыты на кухне. Мой арсенал «боеприпасов» постепенно расширялся. Мне крупно повезло, что мамин брат Олег служил на военном аэродроме в Мелитополе. Благодаря дяде у меня под кроватью образовался целый склад: дымовые шашки, пирофакелы, сигнальные ракеты. Потом я тащил весь этот арсенал в Москву. Сверху все боеприпасы прикрывал майками и трусами, вот баба Катя и не подозревала, что ее любимый внучек везет в неподъемном чемодане.
Дошло до того, что классе в восьмом я подложил взрывпакет под реечку заколоченной школьной двери и поджег фитиль. Рвануло так, что здоровенный кусок массивной двери взлетел на воздух. Учителя долго ломали голову, кто же мог так набезобразничать. Но когда я поджег в сортире дымовую армейскую шашку и вся школа исчезла в клубах дыма, меня вызвали в кабинет директора школы.
— Алексей, признавайся, твоя работа?
— Моя...
На этот раз, взяв с меня слово, что больше это не повторится, родителей в школу не вызвали. Те и так нечасто там бывали, а я невинно пожимал плечами: «Они на съемках». Папа расписывался в дневнике, мама иногда рассеянно спрашивала об отметках. На этом их роль в моем образовании и заканчивалась...
Да им действительно некогда было мною заниматься. Я очень любил, когда родители были дома. Тогда к нам на Фрунзенскую приходило много гостей. Мама прекрасно готовила, а папа красиво сервировал стол, пел под гитару. Гости после застолья засиживались, как правило, допоздна. Комнатки были маленькими, смежными. Родительская компания азартно резалась в покер, спать в этом шуме ребенку было невозможно. А раз поздно ложишься, завтра не идешь в школу! Ура!
Бывали у нас в гостях и близкие друзья: Женя Жариков и его жена Наташа Гвоздикова. Наташа — мамина закадычная подружка, кстати, моя крестная, а Жариков крестил моего младшего брата. Крестили меня поздно, школьником. Я отчетливо помню, что никак не помещался в купель. Меня просто макнули головой в воду...
Давид Кеосаян снимался у своего отца в «Неуловимых». И у меня была попытка, правда первая и последняя. В фильме «Осенние колокола» по сказке Пушкина «Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях» я играл шестого богатыря. У меня даже текст был — всего одна фраза. Что больше всего мне понравилось на съемках — так это само отношение к ним. Взрослые люди, а все время во что-то играют. Ей-богу, как маленькие! Полная расслабуха: анекдотики, прибаутки, на лошадке раз проскакал — «Все, снято!». Быстро и весело. И опять гуляют всей группой до утра. Но когда я представил, что такая «лафа» будет каждый день, вдруг понял: это же каторга!