Иначе говоря. Максим Диденко: «Текст остался там же, где был: в книжечке, в книжечке»
Один из самых востребованных театральных режиссёров в России Максим Диденко регулярно обращается к русской классике: в его послужном списке — постановки «Левши» и «Идиота», «Конармии» и «Собачьего сердца». Режиссёр работает и с современной классикой, предлагая интерпретации Пелевина и Сорокина. Ольга Ципенюк поговорила с Диденко о том, как Пелевин связан с Бабелем, о вечной актуальности булгаковской сатиры, о женщине-подсолнухе и маске мёртвой свиньи — а ещё о том, нужна ли театральному зрителю книга.
Давайте поговорим о новой жизни классических текстов на театральной сцене. Вы как-то рассказывали, что прочли «Идиота» девять раз, прежде чем взялись его ставить…
Я впервые прочёл его в 14 лет, он был тогда в школьной программе. Сидел на какой-нибудь алгебре и под партой читал, настолько книга меня увлекла.
Это противоречит расхожей сентенции о том, что школа отвращает от классической литературы.
Мне пришлось поменять пять школ, и только последняя, 139-я гуманитарная гимназия в Омске, оказалась интересной. Именно там у меня было два отличных педагога: по мировой художественной культуре и по литературе. Учительница литературы рассказывала об авторах как о живых, понятных людях; не диктовала, что означает то или иное произведение, а устраивала дискуссии; на её уроках мы смотрели фильмы и писали на них рецензии.
Визуализация — лучший путь для восприятия литературы?
Ну отчего же? Просто чтение — самый простой и очевидный путь соединения с автором. Сегодня, в эпоху клипового сознания, визуальный элемент может сильно облегчить это взаимодействие. Конечно, непосредственный контакт с текстом — полезная штука, и я счастлив, что своего старшего сына пристрастил к чтению. Ещё лет пять-шесть назад он делал это не очень охотно, а теперь читает много.
Как вы этого добились?
Стал рассказывать о книгах, покупать их и дарить с какими-то комментариями.
Миллионы родителей делают то же самое, но не всем это помогает.
Он много ходил в театр на мои спектакли.
То есть без визуализации не обошлось.
Видите ли, театр ведь не только смотрение, это в первую очередь присутствие в особой среде, тотальная коммуникация, задействующая все органы восприятия.
Литература в этом смысле имеет меньше, скажем так, площади соприкосновения с читателем?
Книга в большей степени герметичная штука, любой текст — это шифр. По-моему, Бродский писал, что книгу, как любое музыкальное произведение, можно прочесть талантливо, а можно неталантливо. Чтобы читать талантливо, нужно развивать это важнейшее умение, способность подключиться к тексту, почуять его. Как он тренируется? Честно говоря, не знаю. Я читаю с самого детства, мы всегда жили среди книг. Хорошо помню, как в бабушкином доме я лет в пять-шесть строил из книг и журналов целые города: «Театр», «Искусство кино», «Современная драматургия», «Новый мир», «Знамя» складывались в большие стопки-небоскрёбы, вокруг них ездили машины, двигались человечки. Книг в доме было очень много, и даже если мне никто ничего не объяснял, я их так или иначе рассматривал: сначала листал картинки, лет с шести стал читать — это было бесконечное приключение.
Несостоявшаяся девятиэтажная постановка Данте — продолжение детского приключения?
Это было в пору панк-юности, когда я занимался иммерсивным театром. Мы сотрудничали с украинским театром «ДАХ», и его художественный руководитель Влад Троицкий предложил поставить «Божественную комедию».
Вы до этого её читали?
Скажем так, просматривал. Точнее, знал, что она существует, но чтобы целиком прочесть, не хватило ни усидчивости, ни какой-то глубины. А тогда наутро после встречи Нового года мы поехали в Карпаты, засели в летнем охотничьем домике и стали разбирать текст. Меня по-настоящему потрясла густота визуальных образов и гиперссылок, мне нравилось находить пересечения с современностью, смотреть, как текст отзывается в сегодняшнем дне. Конечно, «Ад» — самая привлекательная часть этого произведения.
В результате вы были в маске мёртвой свиньи, в цирке были заказаны слоновьи экскременты…
Да-да, мы выступали с таким drum and bass коллективом, и всё это было чем-то средним между вечеринкой и диковатым перформансом.
А потом была «Шинель» — и ваш Акакий Акакиевич был женщиной...
Точно.
Сегодня после успешных кинопремьер и выхода сериалов книги, которые легли в их основу, часто печатаются огромными тиражами. Театральный спектакль тоже должен подталкивать зрителя к книге?
«Должен» — не совсем правильное слово. Хорошо, когда это происходит. К примеру, я счастлив, когда после моего спектакля люди перечитывают «Идиота». Мне так и пишут: «Захотелось перечитать», или я вижу посты в инстаграме (соцсеть признана в РФ экстремистской и запрещена) или в фейсбуке (соцсеть признана в РФ экстремистской и запрещена), где об этом говорят. Но как задачу я это, разумеется, в голове никогда не держу.